За сарказмом Оливии скрывалась обида.
— Ты с ума сошла. Черт возьми, я был на верху блаженства, — решительно возразил Эрит. — Бога ради, Оливия, ты что же, все проспала?
Бледное лицо Оливии выражало гнев и недоверие.
— Тогда почему в твоем голосе звучала досада? Почему ты хотел перечеркнуть то, что случилось?
Граф раздраженно вздохнул.
— Потому что ты права: я скотина. Я не сдержался. Я слишком долго и слишком сильно, слишком отчаянно тебя желал. Я вел себя как животное.
Длинное гибкое тело куртизанки замерло, и Эрит невольно ослабил хватку, чувствуя, как под пальцами, сжимавшими ее запястья, бешено бьется пульс. Дыхание с шумом вырывалось из ее груди, глаза сверкали недобрым огнем.
— Я хотела передать тебе частицу себя, а ты швырнул этот дар мне в лицо. Как ничего не стоящую безделицу. — Голос Оливии дрогнул, по бледным щекам покатились слезы.
«Проклятый тупица, чертов идиот!» — распекал себя Эрит. Он обидел Оливию. Довел до слез. Своим бездушием, мужской глупостью и безмерной похотью. Угрызения совести душили его, вызывая тошноту.
Оливия испытывала невыносимое унижение, плача у него на глазах. Эрит без слов понимал, что плакала она редко, если вообще когда-нибудь плакала. Женщина, которую он впервые увидел в салоне Монтджоя, слишком хорошо владела собой, чтобы легко проливать слезы.
Обычно плачущие женщины вызывали у него желание бежать без оглядки, но при виде охваченной горем Оливии у него мучительно сжалось сердце. Эрит и сам не понимал, что с ним творится. Он знал лишь одно: ее боль стала его болью. Он чувствовал растерянность, ужас, жгучую вину, беспомощность и смятение. Он с радостью отсек бы себе правую руку, лишь бы Оливия вновь улыбнулась.
Ожидая вспышки возмущения, он робко обнял ее. Оливия не проронила ни слова, продолжая рыдать. Эрит прижал к груди ее мокрое от слез лицо, обхватил ее теснее, так нежно, как когда-то баюкал своих детей. Давно, еще до того, как его жизнь разбилась вдребезги и нежность стала ему невыносима.
— Все хорошо, Оливия, — шепнул он. Эти же бессмысленные слова он говорил много лет назад маленькой Роме и Уильяму. — Все хорошо.
— Ничего хорошего, — угрюмо пробурчала она, вяло пытаясь высвободиться.
Сжимая Оливию в объятиях, Эрит приподнялся и оперся спиной о спинку кровати. Не обращая внимания на ее сопротивление, он уложил ее к себе на колени. Одной рукой он поддерживал ее за спину, а другой — гладил по пышным волосам. Бормоча ласковые слова, он крепче прижал ее к себе.
— Я веду себя глупо, — сдавленным голосом прошептала Оливия.
— Все мы совершаем глупости, — мягко проговорил Эрит. — Время от времени.
Дрожащие руки Оливии сжались в кулаки.
— Я никогда не плачу.
— Это я вижу.
Куртизанка рассмеялась сквозь слезы и снова зарыдала. Ее нагота мучительно волновала Эрита. Всхлипывая, Оливия касалась грудью его груди. Ладони Эрита скользили по ее обнаженной спине. Ее длинные ноги касались его бедер. Граф легко мог бы опрокинуть ее на спину и овладеть ею.
Он знал, что Оливия не сказала бы «нет».
И все же обладание этим прекрасным, но бесчувственным телом разбило бы графу сердце, хотя дикое животное в нем рычало, изнемогая от желания.
Эрит уткнулся подбородком в спутанные рыжеватые волосы Оливии. Эта женщина подходила ему идеально. Большинство любовниц находили его слишком крупным мужчиной, а Оливия Рейнз, казалось, была создана для него. Ему почти удалось вызвать в ней ответное желание, пока он не повалил ее на спину. И все же на какое-то мгновение слепая страсть захватила и ее, Эрит не мог ошибиться.
Граф обвел глазами погруженную во мрак комнату, чувствуя, как сквозь сожаление и горечь пробивается хрупкий лучик надежды. Терпение, забота и внимание сумеют пробудить дремлющую чувственность Оливии. Ему уже удалось заронить в ней искру желания, из этой искры он раздует пожар, который изменит весь ее мир.
Поначалу холодность куртизанки он принял как вызов. Но потом стремление разжечь в Оливии ответный Огонь полностью завладело им. Ей пришлось пережить немало утрат, и, к несчастью, во многом непоправимых. Однако Эрит мог бы ей помочь. И возможно, этим искупить собственную вину.
Огонь в камине догорел, и теперь комнату озаряли тусклым сиянием лишь несколько свечей. Оливия затихла на руках Эрита. Слезы ее иссякли. После бурных рыданий на нее навалилась усталость.
Тревожная мысль не давала Эриту покоя. Он не решался заговорить, боясь разрушить хрупкое перемирие, установившееся между ними.
— Боюсь, я потерял голову и забыл об осторожности, когда мы были близки.
Он ждал вспышки гнева, но хриплый от пролитых слез голос Оливии звучал безжизненно:
— Это не важно.
Недоуменно нахмурившись, Эрит вгляделся в ее лицо. Она и не думала лукавить.
— Я был беспечен, а ты не пользовалась своей мазью. Последствия могут быть ужасны.
Так ли уж ужасны? В душе Эрит в этом сомневался.
Боже, должно быть, он сошел с ума. Зачем сорокалетнему мужчине беременная любовница? Он и законным детям не сумел стать хорошим отцом.
— Не волнуйся, ребенка не будет, — с горечью произнесла куртизанка.
— Ты не можешь этого знать.
Закусив губу, Оливия попыталась вырваться.
— Я знаю. — В ее голосе появилась знакомая твердость, но следы слез на щеках напоминали о слабости. — Я не принесу тебе в подоле ублюдка через девять месяцев. Можешь спокойно уезжать.
Как ни печально, Эрит уже знал, что ему едва ли удастся спокойно уехать, оставит ли он Оливию беременной или нет.
За ее язвительностью и резкостью скрывалось страдание. Неизбывная печаль, далекая от горьких переживаний, которые доставил ей Эрит этой ночью. Горе, слишком глубокое для слез.
— Почему ты так уверена?
— Я просто знаю.
Потрясенный Эрит на мгновение замер. Он должен был догадаться намного раньше. В который раз эта женщина приводит его в замешательство, а всему виной его непонятливость.
— Лео твой единственный сын?
— Нет, мое потомство рассеяно повсюду, от севера до юга Британии, — с издевкой бросила Оливия. Она снова сделала попытку вырваться, но Эрит держал ее крепко.
— Расскажи мне о Лео.
— Иди к черту, Эрит! — Глаза ее гневно вспыхнули.
— Расскажи.
Губы Оливии сжались в скорбную линию, резче обозначились скулы, подбородок стал тверже. Удивительно, как ее черты, каждая из которых казалась почти мужской, складываясь вместе, создавали восхитительно женственное, полное очарования лицо.
Оливия заговорила быстро, с оттенком раздражения, словно терпение ее было на пределе.
— Я не слишком хорошо сложена для материнства.
Резким движением она вывернулась из рук Эрита и соскользнула с кровати. На этот раз граф не сделал попытки ее остановить. Он обдумывал, что могут значить ее слова. Оливия прошествовала к изящно инкрустированному гардеробу, ее спутанные волосы сверкающей гривой рассыпались по плечам. Она двигалась плавно, как горделивая молодая лошадка. Длинные ноги, прямая спина, непринужденная грация.
— Других беременностей не было?
— Почему ты никак не оставишь меня в покое?! — Гневным жестом Оливия распахнула дверцу шкафа. Выхватив алый шелковый халат, она накинула его на плечи, к огромному сожалению Эрита, и одним яростным движением завязала пояс на тонкой талии. Потом, рванув к себе другой халат, швырнула его
