— Кар, старший мичман. Отнесем его труп в казармы. Кар. Поднимите его.
— Слушаюсь, — старший мичман поднял мертвое тело, а капитан воронов направился в сторону своего леса, а за ним последовали восемнадцать кораблей.
Вернувшись в свой лес, вороны-эсминцы выпускали белый пар из клювов.
— Ранений нет? Ни у кого нет ранений? — капитан заботливо обходил своих бойцов.
Наступило утро.
Солнечный свет, словно персиковый сок, залил сначала снег на горе, а затем постепенно стек вниз, пока весь снег вокруг не расцвел узорами белых лилий.
Яркое солнце бросило грустный отблеск на вершину снежного холма на востоке.
— На поверку становись! — закричал адмирал.
— На поверку становись! — закричали капитаны.
Все вороны выстроились на заснеженном поле. Капитан-лейтенант вышел из строя, и, вытягивая ноги, подбежал по сверкающему снегу к адмиралу.
— Разрешите доложить. Сегодня на рассвете, на перевале Сэпира был обнаружен вражеский корабль. Наш отряд немедленно вступил в бой и потопил врага. С нашей стороны потерь нет. Доклад окончен.
Вороны-эсминцы от бурной радости роняли на снег горячие слезы.
Адмирал воронов тоже уронил слезу и сказал.
— Отличная работа. Отличная работа. Молодцы! Произвожу тебя в капитаны третьего ранга. Поручаю тебе наградить свой отряд.
У новоиспеченного капитана третьего ранга защемило сердце, и он тоже уронил слезу, вспомнив о горном вороне, который спустился с гор, был окружен восемнадцатью воронами-кораблями и убит.
— Благодарю вас. Прошу дать разрешение на погребение тела врага.
— Разрешаю. Похороните с почестями.
Новый капитан третьего ранга отдал честь, поклонился адмиралу и вернулся в строй, после чего посмотрел на синее небо, туда, где было созвездие Мадзёру. «Господин Мадзёру, прошу вас, сделайте так, чтобы наступил мир, чтобы не нужно было убивать врагов, к которым не испытываешь ненависти, и если для этого потребуется разорвать мое тело на мелкие кусочки, да будет так». Созвездие Мадзёру поблескивало синим цветом на синем небе.
Красивая черная ворониха-канонерка стояла в общем строю, не шелохнувшись, и проливала блестящие слезы. Капитан делал вид, что не видит этого. Завтра вместе с невестой они вновь вылетят на учения. А невеста от радости время от времени так широко разевала клюв, что сквозь него било красное солнце. Но и этого капитан не видел, склонив голову на бок.
ЧЕТВЕРТЫЙ ДЕНЬ МЕСЯЦА НАРЦИССОВ
Снежная ведьма выбралась из своего логова. Уши у нее торчали, как у кошки, седые всклокоченные волосы стояли дыбом. Путь предстоял неблизкий. Перелетев через блестевшие на солнце кучевые облака, висевшие над западной грядой, она устремилась вперед — далеко-далеко… А в это время по земле одиноко брел маленький мальчик, завернувшись от холода в красное одеяло. Он торопливо огибал подножье огромного снежного холма, крутого, как слоновий лоб,[12] мечтая о том, как, вернувшись домой, он приготовит себе вкуснющую карамель. «Сверну газету в трубочку, дуну через нее на угли — и тотчас же вспыхнут, запляшут на них синие-синие огоньки. Потом брошу на сковородку щепотку коричневого сахара, да добавлю крупного сахарного песка… Потом водички плесну — и готово. Забулькает моя карамелька!» Он только и думал, что о своей карамели — и ноги сами несли его домой. А между тем, высоко-высоко в прозрачном студеном небе величественное солнце все накаляло свое яркое белое пламя. Оно заливало светом все окрестности, освещая каждый уголок на равнине, и заснеженное поле казалось сверкающей, как драгоценность, ослепительно-белой алебастровой плитой.
Два снежных волка, свесив из пастей красные языки, трусцой бежали по самому верху холма, похожего на слоновью голову. Вообще-то снежных волков человеческий глаз увидеть не может. Когда приближается снежная буря, снежные волки прыгают верх, на лохматые тучи — и носятся по всему небу.
За волками ковылял снежный ребенок.[13] Его красные щечки сверкали, как алые яблоки, на затылок был нахлобучен белый медвежий треух.
— Эй-эй. Не годится так далеко убегать! — упрекнул он волков.
Снежные волки обернулись, зыркнули по сторонам — и вновь помчались вперед, свесив красные языки.
— крикнул невидимой звезде снежный ребенок, подняв глаза в голубоватое небо. Синий свет заструился с неба синими волнами, а снежные волки в невидимой дали жарко-жарко задышали, свесив свои огненные языки.
— Эй-эй! Я сказал, возвращайтесь! — крикнул им снежный ребенок и аж подпрыгнул от злости. Его четкий силуэт вдруг задрожал и расплылся, обратившись в белое свечение.
Волки навострили уши — и послушно повернули назад.
Снежный ребенок вихрем взвился на вершину холма. На снегу отпечаталась рябь, словно впадинки от ракушек. На вершине стоял одинокий каштан, весь увитый омелой. Ее красивые плоды-шарики отливали золотом.
— Принесите мне их, — приказал волкам снежный ребенок.
Один из волков, заметив, как блеснули крохотные зубки хозяина, взметнулся на дерево, словно упругий резиновый мячик, — и перегрыз ветку с красными плодами. Его тень с длинной-предлинной шеей распростерлась на снежном холме. Волк ободрал зеленую кожицу, раскусил желтую сердцевину — и бросил к ногам снежного ребенка, только-только достигшего вершины холма.
— Спасибо, — сказал снежный ребенок, подбирая со снега веточку, и принялся смотреть на далекий красивый город, раскинувшийся на бело-синей равнине.
На солнце ярко блестела речка, от железнодорожной станции поднимался белый дым. Снежный ребенок перевел взгляд на подножье холма. По узкой тропинке быстро шагал маленький мальчик с красным одеялом на плечах. Путь его лежал к горам, туда, где был его дом.
— Вчера он целый день толкал санки с углем. Только на сахар и заработал. Вот, теперь бредет домой один-одинешенек, — засмеялся снежный ребенок и запустил в мальчишку веточкой омелы.
Ветка угодила прямо в малыша. Тот удивленно поднял ветку и принялся озираться по сторонам. Снежный ребенок расхохотался и хлестнул кнутом.
Тут же с ультрамаринового, чистого и безоблачного, будто отполированного неба, посыпался белый- белый, как перья цапли, снег. И от этого снежная равнина внизу, и мирный пейзаж, словно сотканный из
