— Фыр-фыр-фыр!
— Оно откусило тебе язык?
— Фыр-фыр-фыр!
— Что было? Что было? Что было? Ну же!
— Ох, ох. Язык свело.
— Какой у него вкус?
— Нет у него никакого вкуса.
— Ну что, это зверь?
— Не знаю я. Теперь ты иди!
— Была не была.
Шестой олень стал подкрадываться к полотенцу. Остальные с интересом наблюдали, потряхивая мордами. А шестой храбрец принюхался, а потом взял и схватил полотенце зубами и побежал с ним обратно. Остальные заплясали на месте.
— Молодец! Молодец! Главное — вцепиться в него зубами, а там он уже ничего нам не сделает!
— Наверное, это просто большой слизняк, высохший от жары.
— Теперь я спою, и мы все вместе потанцуем.
Олень вошел в круг и запел, а остальные принялись водить хоровод вокруг полотенца.
Олени прыгали, кружились и танцевали, легкие, словно ветер, они подбрасывали полотенце рогами, топтали его копытами. Бедное полотенце Кадзю почернело от грязи, в нем засветились прорехи.
Олений круг становился все шире и шире.
— Эх, а теперь хочется полакомиться лепешкой!
— Вареной лепешечкой.
— Кругленькой.
— Ням-ням.
— Слюнки текут.
— Ох, хорошо!
Олени наперегонки бросились к лепешке и окружили ее с четырех сторон. А затем по очереди, начиная с храбреца, который первым осмелился подойти к полотенцу, стали откусывать от лепешки, так что последнему смельчаку достался кусочек не больше бобового зернышка.
Затем олени вновь встали в круг, закружились и завертелись в хороводе.
Кадзю так долго смотрел на их танцы, что показалось уже, что и он сам превратился в оленя и вот-вот пустится в пляс. Однако, посмотрев на свои руки, вспомнил, что он — человек, и вновь затаил дыхание.
А солнце уже спряталось в ветвях на вершине ольхи, зазолотилось. Круг оленей становился все шире и шире. Они кивали друг другу мордами, и, наконец, встали в ряд, обратив свои головы к солнцу, словно вознося ему свою оленью молитву. Кадзю казалось, что он видит все это во сне.
Крайний справа олень запел тоненьким голоском:
Голос был чистый, кристальный, как звук флейты. Кадзю даже глаза закрыл и покрылся мурашками. Второй олень подпрыгнул, мелкая дрожь пробежала по его шкуре. Он пронесся сквозь строй остальных оленей и несколько раз поклонился солнцу. Затем вернулся на свое место, замер и тоже запел:
И сам Кадзю поклонился замечательному солнцу и ольхе. Третий олень, поднимая и опуская морду, засопел:
И, правда, все колосья мисканта словно полыхали белым пламенем.
Тихонько, почти шепотом, пропел пятый олень, низко склонив голову.
Все олени низко опустили головы, и тогда шестой олень вдруг резко поднял голову и запел: