наверняка. Прежде, чем следующий удар другого Стража оказался роковым, окатился в сторону, выставив блок, за который сам бы уши оборвал любому из молодых петушков, прошедших через его тренировочный зал.
Вовремя — еще один из эльфов, совсем молоденький, не старше Динэ, но уже с гонором, едва не пригвоздил его к земле особенно удачным ударом. Еще один, помогал Фориану, и вот до этой парочки нужно было добраться любой ценой, это было ясно…
Внезапно Эледвер, все это время по-видимому находившийся в трансе, закричал, словно от невыносимой боли, его 'стаховку' скрутило тоже, но не настолько сильно. Досталось и остальным, зато Райнарт, получив передышку, поднялся на ноги. И увидел…
Сразу все. Впервые увидел настоящее, всегда сокрытое в по-эльфьи прекрасных глазах принца выражение — исступленную решимость на грани безумия. Фориан вскинул руки, сплетая их в мелькающей круговерти знаков и… пел! Не обращая внимания на то, что его партнер становится все больше похож даже не на потрепанного порядком эльфа, а на ходячую мумию из подвалов некроманта-извращенца.
Двое других Стража бросились к Эледве-тар, забыв обо всем ином и на ходу сплетая руки в очередных чародейских знаках. Только тот, самый молоденький из Ищеек, застыл, так и не опустив оружие, с ужасом переводя взгляд с командира на горизонт. А там…
Рузанна, стоявшая на самой границе, — и как чародейка, само собой, — видела куда больше!
…Сначала это напоминало клубящиеся валы черного дыма, идущего от подножия Башни. Он густел, наливался антрацитово глянцевой глубиной цвета, постепенно переходя в тягучую волну, стремительно нарастающую от Башни и сминающую все на своем пути. Как будто круги расходились по нефтяной жиже от брошенного ядра катапульты…
Уповать на избавление было бессмысленно, и, вцепившись в Посох так, что едва не переломала пальцы вместе с ногтями, Рузанна не двинулась с места, точно загораживая собой от новой напасти тех, кто все еще был за ее спиной. Наверное, это и называется смотреть в лицо смерти…
Докатившись до края Пустоши, поток пошел вверх, словно исполинское цунами набирало разбег, но пенный гребень опрокинулся не вперед, за пределы границы, а назад, в себя, разбиваясь о стены Башни. Тьма снова вздыбилась, поднимаясь еще выше и внезапно начиная смыкаться вокруг нее лепестками хищного цветка мухоловки, но, не успев даже полностью соединиться, чудовищный бутон сжался теснее, теряя очертания. Черные нити кокона захлестывались все туже и все быстрее, пронизываясь насквозь. В какой-то момент, мир содрогнулся, замерев, а потом…
Прах… Башня не дрогнула, не пошла трещинами, рассыпаясь на обломки. Просто то, что мгновение назад казалось незыблемым, потекло мелким речным песком. Таяло растопленным воском, тут же разбиваясь на брызги осколков. Клубы пыли взметнулись к небу, повиснув в воздухе мельчайшей взвесью, а потом налетевший порыв ветра разметал черное облако на рваные клочья, разнес, развеял, швырнув в лицо… Следом обрушилась ночь.
Отголосок бури накрыл и эльфов, которым пришлось хуже всего — все-таки эта магия была слишком чуждой для них. Когда туча рассеялась, и, поднявшись с земли Райнарт нашел Фориана, — то отвернулся. Выжил только один, тот, который не пытался вмешаться, но и он выглядел так, как будто попал под ливень стеклянных осколков.
Райнарт поднял глаза на небо — оно казалось пустым. Звезды тускло мерцали, не желая складываться в привычные созвездия. Над Пустошью больше не пылало мрачного Ока, но и Меча в руке Война он больше не находил.
— Ну, и кто победил, герой? — хрипло просипел Кайриэн, тщетно пытаясь утереть кровь с посеченного лица.
— Не знаю, кто победил, эльф, — отозвался Райнарт, не поворачиваясь, — но я точно знаю, кто проиграл.
На какой-то мир Рузанна потеряла способность дышать, а когда опустила рукав, которым рефлекторно прикрыла лицо, задохнулась снова, не в силах уместить в сознании увиденное. Равнина простиралась перед ней перепаханным полем до самого горизонта, и чего-то ощутимо не хватало… Мозг не сразу согласился назвать чего именно.
На месте Башни — не осталось даже воронки.
Рузанна не знала, не смогла бы сказать, сколько простояла в неправильной внезапной ночи, недоверчиво вглядываясь перед собой. И лишь одно, смогло привести ее в себя:
— Нет! — раздался над плечом сорванный голос Дамира.
Слепые глаза порой видели больше иных зрячих, и сейчас они видели главное.
— Нет…
Там — больше не было ничего. Ничего и никого.
Эпилог
Девять дней. Ровно девять дней было пройдено и прожито с того мига, когда привычный, существующий мир окончательно рухнул по слову одного человека… Дней? Казалось, прошло девять веков!
Так много нужно было осознать за это время, что рассудок отказывался это делать. Отказывался рассуждать, анализировать произошедшее, как-то справляться и приводить в порядок сумбурные ощущения.
Страх, ожидание неизвестного, недоверие, растерянность, паника. Как будто рухнули не Башни, — а Белая твердыня тоже последовала за Черной, для противостояния которой создавалась когда-то… Как будто пали не символы извечного противоборства, за историю не обошедшего стороной, пожалуй, ни одной, даже самой жалкой судьбы так или иначе, — а основы мироздания.
Впрочем, это и было так. Какой бы не была жизнь прошлая, но прежнее привычное мироустройство кануло в небытие вместе с последним из Темных Владык, и самый прозорливый пророк не мог пока предсказать, каким станет новое. Мир все еще колебался на грани, застыв между прошлым и будущим, и лишь немногие нашли решимость подобрать в свои руки оборванные нити.
Усталость и горе не помешали Черному принцу сразу по возвращении снова едва ли не насмерть сойтись с Советом, отстаивая в целях установления паритета сторон создание официального равнозначного Черного ордена и подтверждение мирных договоров: с ним самим и с погибшим лордом Дамоном до тех пор пока не будут выработаны новые принципы и правила взаимосуществования. За напряженными плечами теперь уже действительно лорда Дамира стояли хорошо известный Райнарт и неведомо откуда взявшийся бледный остриженный эльф, черный цвет одежды которого выглядел особенно вызывающе. Оба, не скрываясь, держали руки у пояса с оружием, а все трое выглядели так, словно только что явились с поля боя или вовсе с того света.
Однако приходилось признать, в отличие от их противников, катастрофа ли, благословение — как его не назови, но падение Башни лишь больше сплотило темных, не внеся ни растерянности, ни разлада. Казалось, они на самом деле были готовы к чему-либо подобному и теперь только исполняли давние планы.
В каком-то смысле это было верно, хотя совершенно иначе, чем предполагала фантазия недоброжелателей. Дамир говорил кратко и четко, не играя, без недомолвок и обиняков, явив уже не многообещающе опасного помощника приевшейся до оскомины головной боли Светлейшего Совета и возможного приемника на Темном Троне, но одного из сильнейших магов, чье слово имело вес само по себе.
— Мой отец, — боль еще не была осознана, не навалилась всей силой и потому не пряталась за масками, застыв в незрячих глазах, но и только, — всегда говорил, что самое простое это разрушить. Куда труднее что-то создать и на это может не хватить самой долгой жизни. Единственное, что важно понять
