имелись и другие соображения. Прежде всего, гвардейцы очень болезненно воспринимали потери в своих рядах, радикально отличаясь этим от прочих добровольцев, на что последние реагировали так: «Причина всегдашней распри армии с гвардией — совершенно ненужная самореклама».[801] Деникин же, панически боявшийся раскола движения (в чем косвенно признался в мемуарах[802]), старался использовать беспокойную когорту гвардейцев в «щадящем» режиме. Но в итоге росло недовольство добровольцев, отлично понимавших, что гвардию берегут. Второе соображение прямо следовало из разногласий армейцев и гвардейцев и заключалось в желании их снизить путем раздельного применения. Действительно, на киевском участке Сводно-Гвардейская дивизия официально числилась в ведении ВСЮР; несмотря на быструю сдачу города, остатки сводно-гвардейцев подчинили добровольцам только в Крыму, пополнив ими кутеповский корпус.[803] В дальнейшем отказ Врангеля от возрождения традиционных частей окончательно аннулировал надежды гвардейцев на развертывание.
Интересна оценка братоубийственной войны кадровыми гвардейцами, которая признавалась и необходимостью, и позором одновременно. Имеются сведения о протестах командира Гвардейского артиллерийского дивизиона полковника Б. Н. Шатилова против расстрелов пленных, производившихся чинами и сестрами милосердия 2-го Офицерского Конного Дроздовского полка.[804] Слащов предлагал упразднить на время ношение погон и сам никогда не появлялся не только в них, но и в уставной форме вообще. В эмиграции же, разжалованный Врангелем, он демонстративно надел мундир Финляндского полковника, заявляя, что был произведен в генералы незаконно и не протестует, но, получив полковничий чин от императора, подчинится только императорскому разжалованию.[805]
Сочетание идейных и бытовых противоречий с добровольцами способствовало оттоку ряда гвардейцев в другие армии. В 1919 г. группа преображенцев (Ц.Д. и Ю. Д. Литовченко, Стахович, Хвощинский и др.) уехала в Сибирь, к адмиралу A. B. Колчаку; лейб-гвардии Конного полка полковник В. В. Кушелев, пришедший с отрядом Дроздовского в должности вахмистра эскадрона, позже перевелся в Донскую армию и получил там 2-й Инородческий полк.[806] В то же время покидавшие Добровольческую армию гвардейцы руководствовались не только принципиальными, но и чисто карьерными соображениями. Так, среди мотиваций Литовченко главенствовала нехватка офицеров у Колчака, то есть наличие вакантных должностей, а осенью, уже в Сибири, он начал сожалеть об уходе — и только из-за личной непричастности к успеху добровольцев.[807]
Вплоть до эмиграции монархисты хранили неприязнь к добровольцам, не только за знаменитое «Царь нам не кумир», но и за «разобщение» Белого движения, исходя из собственной веры в монархическое будущее: «Мы боролись за спасение России, а они за спасение революции». [808] Часть гвардейских офицеров вообще вела борьбу одновременно и с большевиками, и с Добровольческой армией (как один из главарей «зеленых», лейб-гвардии КонноГренадерского полка полковник Н. В. Воронович[809]), или, подобно кадровому гвардейцу Омельяновичу-Павленко, возглавляла «партизанские» отряды, сотрудничавшие с белыми, но в армию не входила.[810] Вопрос неприсоединения к добровольцам для этой группы стоял бескомпромиссно.
Таким образом, гвардейские офицеры-добровольцы в целом, претендуя на корпоративную обособленность и движимые узкосословными понятиями и мелкими кастовыми интересами в сочетании с усвоением новых квазиценностей, приобретали маргинальное мировоззрение в наиболее ярком и неустойчивом виде.
Подводя итоги, отметим, что офицеры военного времени, преобладавшие в Добровольческой армии, были весьма далеки от кадровых устоев русского офицерского корпуса. Отсутствие сословной монолитности, случайное для многих проникновение в военную касту вело к крайней неуверенности и жажде самоутверждения, а сплочение в уникальную в своем роде офицерскую армию превращало их в суррогатную социальную субгруппу. Ориентации на поверхностное восприятие традиций, серьезные идейно-нравственные и социально-психологические деформации в сочетании с юношеским максимализмом и авантюрным романтизмом вызывало лихорадочное формирование особого, во многом нового мировоззренческого облика. Для мировоззрения офицеров-добровольцев характерны стремление к переоценке ценностей, амбициозно-мессианское самовосприятие при ощущении враждебно-безразличного превосходства над «чужаками», зачастую бессмысленная ритуальность, экстремистский радикализм и агрессивность, порождавшие жесткую корпоративность со сложной неформальной иерархией. Исходя из этого, неизбежен вывод о том, что добровольческое офицерство представляло собой специфическое маргинальное сообщество. Чрезвычайная нестабильность данного внешне устойчивого конгломерата, выражавшаяся в идеологических, социально-идеологических, политических, культурных и сословно- бытовых противоречиях и постоянных трениях лидеров и группировок, продолжила многократные и разнонаправленные расколы офицерского корпуса и стала одной из основных внутренних причин поражения добровольчества.
Заключение
Необходимо подвести итоги и сделать некоторые выводы. Для поклонников и идеализаторов Белого движения они будут неутешительны, а его противников, вероятно, разочаруют. И тем, и другим можно посоветовать иметь мужество взглянуть в лицо исторической правде.
Предпосылками и условиями зарождения и идейного становления офицерского корпуса Добровольческой армии были резкие изменения социального состава русского офицерства в ходе Первой Мировой войны и развал армии в февральско-октябрьский период 1917 г. Приток офицеров военного времени и широкое сословное расслоение сделали их, пробившихся на более высокую общественную ступень благодаря личным способностям и заслугам, самыми ревностными сторонниками «сильной власти» и «порядка». Возглавленные честолюбивыми, патриотически и достаточно прогрессивно настроенными генералами Корниловым, Алексеевым и Крымовым, они уже летом 1917 г. сделали попытки противостоять росту анархии, который они связывали и с активностью левых радикалов, и с политическим бессилием Временного правительства. Добровольческое движение в армии охватывало наиболее энергичных и деятельных офицеров, причем сначала преследовало цель укрепления боеспособности и лишь в связи с этим стало рассматриваться как внутриполитическое средство. Многочисленные легальные и негласные офицерские группы и организации патриотического толка осуществили первичное объединение того социального материала, который был готов к борьбе. Однако в силу политической неопытности, разобщенности и соперничества лидеров не смогли не только сыграть решающую роль, но даже устроить сколько нибудь заметное выступление. Вместе с тем именно они подготовили и произвели первичное формирование Добровольческой армии и превращение ее в армию офицерскую.
Подробный и разнонаправленный статистический анализ систематизированных персонально- биографических данных 7209 офицеров, произведенный впервые, характеризует социальный состав добровольческого офицерства в совершенно новом, неожиданном свете. Медленная эволюция принципа комплектования офицерского корпуса армии от добровольческой импровизации к импровизированным мобилизациям не изменило ее социальную сущность, и доля офицеров в ней была и оставалась преобладающей, начиная с 70,1 % и колеблясь в 1918–1920 гг. от 37,8 % до 65,0 %. Одновременно происходило все большее увеличение числа офицеров военного времени, которые к 1919–1920 гг. составили подавляющее большинство — 94,1 %. Небольшое количество добровольцев (по сравнению с мобилизованными) среди офицеров пополнений 01919 г. — 14,8 % — максимально объективно указывает, для какой части старого русского офицерства Белое движение было по-настоящему привлекательно. Высокий уровень безвозвратных потерь (21,8 %) указывает на непримиримость и устойчивость.
Сословная палитра добровольческого офицерства отличалась крайней пестротой и состояла в основном из разночинцев, многие из которых являлись выходцами из «бывшего податного населения». Представители дворянско-служилой, чиновно-офицерской среды сохраняли довольно заметное место — 35,9 % — но окончательно утратили приоритет и значение. Это продолжало и усиливало демократизацию
