Вот в чем заключалась боль.
— Ты самая чуткая женщина. Просто я сам не понимал, чего мне нужно, дорогая. Я был слеп. Я, а не ты! Не вини себя ни в чем! Это глупо! Это больно. Невыносимо больно! Теперь все будет по-другому, дорогая! — Бен сжал в объятиях хрупкие плечики Пейдж. Он с нежностью поцеловал ее в обе щеки и почувствовал на губах соленые слезы. — Не плачь, дорогая, не надо. Все позади. У нас будет новая жизнь. Ведь всегда есть шанс все исправить и начать сначала. Давай отпустим прошлое. Пусть оно останется, а мы пойдем дальше. Ведь мы сможем помочь друг другу — разве не так?
Пейдж молча кивнула и положила голову на его плечо. Потом она обвила руками его шею и запустила пальцы в его седые волосы.
— Давай сделаем вид, что ничего не было. Конечно, поначалу будет трудно. Но мы справимся, Бен. Правда? — Она целовала его в шею и нежно шептала на ухо: — Мы ошиблись. Оба ошиблись. Но мы все исправим. Мы покажем детям, что нам вместе хорошо. Тогда они поймут, что, разлучив нас, сделают нам еще больнее. Но они нас любят. Любят тебя и меня. Разве они поступят так с нами? Они простят. Мы снова будем полноценной семьей. Семьей, как на картинке Мэган, которую она хотела тебе подарить на Рождество три года назад. Никогда нет тупиковой ситуации, всегда есть выход. Только слабые верят, что жизнь необратимое колесо времени. Все всегда можно изменить, как бы трудно это ни было. Мы вместе, мы одна команда, нам все по силам! Мы справимся. Так, Бен?
— Конечно, дорогая! — Он поражался, насколько она мудра. Насколько сильна. Он полюбил ее именно за это. За ее стойкость перед трудностями, за рвение сделать мир вокруг себя лучше. — Мы справимся! Мы все сделаем правильно.
— Я ждала тебя. Я ждала тебя все эти годы. Каждый день, каждый час. Мне было без тебя плохо, Бен. Мне всегда без тебя плохо. Ты помнишь, как нам было хорошо? Помнишь, когда я была беременна Томасом, ты не отходил от меня ни на шаг. Бегал ночью на кухню, готовил мне мороженое с шоколадной крошкой. Помнишь? А я сидела в постели и ждала тебя. Ты никогда не ругался. Ты всегда был рядом. Я привыкла к этому. Я помню, как мне было хорошо с тобой. Я всегда чувствовала себя защищенной. А это так важно. Помнишь, когда я узнала, что снова беременна, мы с тобой так обрадовались. Мы не пошли в ресторан, не пошли в кино. Мы зашли в супермаркет, купили персики. Мне тогда показалось, что это самые сочные и спелые персики на свете. Я до сих пор помню их вкус. Вот так с пакетом персиков мы и отправились домой. В наше гнездышко. Наш приют. Мне никогда не хотелось его покидать. Это было самое теплое и спокойное место. Дом всегда меня звал. И я летела на крыльях с работы домой, чтобы провести еще один короткий будний вечер с любимой семьей. Ведь мы были счастливы. Мы были счастливы все вместе. Я могу с уверенностью сказать, что картина, которую создала Мэган, была сделана с натуры. Это мы были на той картине. У нас была идиллия. Но я не виню тебя за то, что ты захотел попробовать что-то новое. Зато теперь ты знаешь, что ближе нас у тебя никогда никого не будет и что этот дом твоя единственная пристань. И здесь будет еще лучше, когда ты вновь сюда вернешься. Мы будем счастливы. Но для этого нужно время. Может месяц, может год или десятилетие. Я не знаю. Но уверена в том, что спешить нам нельзя.
— Я с тобой согласен, Пейдж. У нас все будет хорошо. Так же хорошо, как и раньше. Я люблю тебя. Люблю еще больше, дорогая. Я всегда знал, что ты сильный и добрый человек. Спасибо Господу, что он дал мне возможность встретить тебя на жизненном пути. Боже, благослови эту святую женщину!
Томас крепко держал Оливию за руки. Она смеялась и осторожно передвигала ногами, чтобы не упасть. Томас повернулся к ней лицом и поехал назад.
— Расслабься, не бойся упасть!
Но Оливия все равно не могла избавиться от напряжения в ногах и в корпусе. Она чувствовала себя беспомощной, как будто ее заставляют идти по воде пешком. Странное чувство. Стоять перед пропастью и пытаться сделать шаг вперед.
Для нее это было очень сложно.
— Я боюсь! — призналась она. — Я боюсь упасть.
— Так ты точно не расслабишься. Кто ни разу не падал, тот не поднимался. Каждое падение дает бесценный опыт. Это не только про лед. Это правило применяется и в жизни. Я очень много раз падал, Оливия. Сначала было больно, Но потом синяки и ссадины стали заживать быстрее с каждым разом. Поверь мне, Оливия. Доверься мне!
И Оливия доверилась. Она расслабилась и отпустила руки Томаса. Сделав робкий шаг, она покачнулась, но смогла устоять. Следующий шаг было сделать еще легче. Потом она оттолкнулась и проехала вперед на несколько метров. Остановилась. Отдышалась, как будто пробежала стометровку на скорость.
Конечно, ее не поймет тот человек, который с самого детства ходит на каток. Оливия видела фигурное катание только по телевизору. Однако сегодня она набралась смелости и встала на коньки в первый раз за свою жизнь.
На экране казалось, что все так просто и легко. Что скольжение не требует никаких усилий. Встал и поехал. Оливия ошибалась. И теперь она чувствовала себя годовалым ребенком, который недавно научился ходить.
— Ты замерзла? — заботливо спросил ее Томас. — Пойдем погреемся. Я не хочу, чтобы ты заболела.
Оливия согласилась. Но до выхода со льда катилась сама без помощи. Поэтому это заняло чуть больше пяти минут.
Оказавшись в тепле, она почувствовала, как ее щеки запылали. Она сняла перчатки и потерла лицо.
Томас с улыбкой наблюдал за ней. Он был так рад, что сегодня днем случай свел его с этой девушкой.
Он любовался ею до тех пор, пока мобильный телефон не заиграл во внутреннем кармане куртки.
Томас улыбнулся Оливии, расстегнул куртку и достал телефон.
— Это издатель, — пояснил он Оливии и быстро ответил: — Да, Джо-Джи.
Оливия не хотела показаться любопытной. Она отошла от Томаса к пластиковым сиденьям и уселась, вытянув перед собой ноги в коньках.
Разговор молодого писателя с издателем был недолгий. Найдя глазами Оливию, Томас поспешил к ней.
— Джо-Джи хочет, чтобы я вернулся на вечеринку и дал интервью. Давай вернемся вместе. Ненадолго.
Оливия расстроенно опустила глаза. Чтобы не показывать своего огорчения, она наклонилась к конькам и обтерла лезвия от снега.
— Что скажешь?
Оливия мельком взглянула на него, потом перевела взгляд на угол, где стояли стройматериалы.
— Возвращайся один. Так будет лучше и для тебя, и для меня. Знаешь, это знак. Я думала уже об этом. Нам не нужно быль вместе, рядом. Это неправильно. — Оливия потянула за шнурок и начала снимать коньки. Она не хотела смотреть на Томаса. Ей было одновременно и больно, и стыдно. Она боялась увидеть в его глазах то, что будет мучить ее еще долгое время, а именно разочарование. — А где моя обувь? — спросила она его.
Томас ничего не ответил. Он вернулся спустя несколько минут с сапогами Оливии и своими ботинками.
Молча сев рядом с ней, он быстро расшнуровал коньки и переобулся. Потом встал, взял коньки обоих и снова куда-то ушел. Когда он вернулся. Оливии уже не было.
Томас сначала подумал, что она зашла в буфет или туалет. Но, подождав ее минут пятнадцать, он понял, что она ушла.
За окном начало светать. Небо окрасилось в нежно-розовый цвет. Снегопад почти прекратился, снег еще шел, но теперь совсем чуть-чуть. Казалось, небо стало засыпать. Его работа на сегодня закончилась. Пора отдохнуть.
— Уже рассвет, — тихо сказала Габриель, не сводя глаз с окна. — Слышишь, в холле стало тихо. Все разошлись.
