— Старый предрассудок.
— Извини за камеру.
— Ничего, мне ее вернули. Симпатичный русский принес ее в пресс-центр. Я так его благодарила, что он, похоже, решил, что я готова броситься в его объятия.
— Обычно они не спрашивают, насколько я слышал. — Он оглядел ее. — Жалко, что снимков не сделал. На тот случай, если придется доказывать, что его застрелили.
— Они это отрицают?
— Нет, но и не распространяются. Не знаю, почему. В русской зоне убит военный — по идее они должны были поднять шум. А они только и знают, что заявляют протесты друг другу. — Он ткнул большим пальцем в сторону вечеринки. — Так почему не в этот раз?
Лиз покачала головой:
— Никто не хочет поднимать вонь, пока идет конференция.
— Нет, я армейских знаю. Тут что-то не то. Никто не хочет быть убитым. Что он тут делал? Ты же с ним говорила. Он сказал тебе что-нибудь в самолете?
— Нет, — ответила она. — Он был слишком занят, стараясь не облевать все вокруг.
— Я тоже об этом думал. Но зачем лететь, если так страдаешь? Что за важная причина заставила его сесть в самолет?
— О, Джейк, многие летают. Может, ему приказали. Он же военный.
— Был. Тогда почему его никто не встречал, если ему приказали? Помнишь, что было в аэропорту?
— Откровенно говоря, нет.
— Куда он исчез? Все же поехали вместе. — Он перевел дыхание. — Нет, тут что-то есть.
Лиз вздохнула:
— Ладно, будь по-твоему, Шерлок. Тебе потребуются фотографии? Хотя для «Колльерса» это сильно.
Джейк улыбнулся:
— Может быть. Я тут еще кое-что задумал. — Лиз подняла брови. — Хочу разыскать старых сотрудников. Посмотреть, что с ними случилось. Берлинские истории. Для этого могут потребоваться фотографии, если тебе интересно.
— Годится. Старые друзья, — сказала она. — А не один?
— Нет, — сказал он, оставив этот вопрос без внимания. — Всех, кого смогу найти. Я хочу знать, что здесь происходило, и не только в бункере. А эта история — не знаю, может, ты и права, может, тут ничего и нет. — Он помолчал, размышляя. — За исключением денег. За деньгами всегда что-нибудь есть.
Лиз бросила сигарету и растерла ее ботинком.
— Ну это ты продолжаешь спорить сам с собой. Расскажешь, что накопаешь. Похоже, мне пора, — сказала она, заглянув через открытую дверь в дом.
— Опять?
— Что поделаешь, если я пользуюсь таким успехом? — Но уйти она не успела. К двери подошел высокий, смутно знакомый военный. — Сейчас иду, — сказала она ему, явно не желая, чтобы он выходил. Тот поднял бутылку с пивом и пошел обратно.
— Счастливчик?
— Пока нет. Но говорит, что знает хороший джаз-клуб.
— Не сомневаюсь. — Джейк посмотрел в дверь. — Ага, — сказал он, вспомнив. — Водитель конгрессмена. Лиз.
— Не будь снобом, — как-то нервно сказала она. — Тем более что он не водитель. А офицер.
— И джентльмен.
— А вы все? По крайней мере, он не говорит со мной с набитым ртом.
Джейк засмеялся:
— А вот это действительно что-то.
— Нет, — сказала она, глядя на него в упор. — Что-то — это когда за тобой возвращаются. Четыре года спустя. Но и он сгодится.
Джейк было последовал за ней в дом, но взрыв смеха, как ударная волна теплого воздуха, задержал его у двери и развернул обратно. Ему хотелось побыть в своем Берлине — потягивать пиво в сумраке какого-нибудь сада, а не в этом странном анклаве союзной доброй воли, где бокалы звенят, как шпаги. Но тот Берлин давно исчез, его убрали вместе с садовыми фонарями в подвалы.
Он прошел по саду и открыл заднюю калитку. Дорожка, уже переулка, вела на следующую улицу. Во всех домах стояла тишина — никто больше не болтает за ужином, радио тоже не слышно, будто все затаились, ожидая, что вечеринка на Гельферштрассе перейдет в драку, а потом в очередной рейд. Так тихо, что гремят собственные шаги.
Он свернул на узкую дорогу, которая вела к территории института, где все улицы носили названия ученых, а не генералов и Гогенцоллернов. Фаррадейвег. Здесь работал Эмиль. За мили от Паризерштрассе, в своем мире. Район все еще сохранял лиственный дух университета, но окна были выбиты, корпус химического факультета наполовину обгорел, крыша исчезла. В дальнем конце улицы в современном кирпичном здании горел свет, но в самом институте не было ни огонька. Главный корпус сохранился. Тильалле. Огромное здание, причудливо украшенное по углам островерхими круглыми башенками, похожими на кайзеровские каски.
Он повернулся. Старик с тощей собакой, в пиджаке и твидовой охотничьей шапочке, как бы в расчете на то, что летний вечер окажется прохладным. Собака рыкнула, но, обессилев, прижалась к ноге хозяина. Старик погрозил Джейку пальцем, делая замечание, затем показал на кирпичное здание на другой стороне перекрестка.
— Комендатура, — крикнул он, снова показывая пальцем в ту сторону. — Комендатура, — медленно произнес он по слогам, как наставление потерявшемуся иностранцу.
— Нет, я ищу институт, — сказал Джейк по-немецки.
— Закрыт, — автоматически ответил старик, в свою очередь удивляясь, что слышит немецкую речь.
— Да. А вы не знаете, когда он открывается утром?
— Он не откроется. Закрыт.
— Берлинская комендатура? — спросил Джейк, спустившись, пока тот не ушел. — Вот эта? — Джейк посмотрел на кирпичное здание, рассмотрев теперь флаги, освещенные окна. Тонкие квадратные колонны указывали на вход. — А что тут было прежде? — Собака стала обнюхивать его ногу, Джейк наклонился и погладил ее. Этот жест, похоже, удивил старика еще больше чем то, что он говорил по-немецки.
— Страховая компания, — ответил старик. — Пожарная страховая компания. Такая шутка, знаете. Единственное здание, которое не сгорело. — Он посмотрел на собаку, все еще обнюхивающую руку Джейка. — Не бойтесь, она не кусается. Уже не та прыть. Еда, знаете ли. Мне приходится делиться с ней пайком, но этого не хватает.
Джейк выпрямился и только теперь обратил внимание на костлявую фигуру старика. Безжалостная иллюстрация старого афоризма: каждый хозяин похож на своего любимца. Но еда осталась на Гельферштрассе, и он взамен вынул пачку.
— Сигарету?
Старик взял сигарету и поклонился:
— Спасибо. Не возражаете, если я оставлю ее на потом? — спросил он, аккуратно пристраивая ее в кармане.
— Вот возьмите, покурим здесь, а эту сохраните, — сказал Джейк, внезапно ощутив потребность в компании.
Старик взглянул на него, удивляясь подарку судьбы, затем кивнул и наклонился к зажигалке.