— Зачем она сюда притащилась, недотепа! .
— Гоните ее в шею, дуру набитую!
Но от Меджи все это отскакивало, как от стенки горох. Влияние росписи, которая сделала ее неуязвимой. Как кормящую мать. Как Коуки. Напевая про себя, она стерла карандаш и стала наносить рисунок наново. На этот раз так, как надо.
— Спасибо, мистер Джимсон.
— Не за что, Меджи. С кем не случается? Сам Микеланджело, как известно из истории, не раз путал квадраты. Ведь цифры придумали арабы, а они ненавидят искусство.
Тут профессор тронул меня за рукав, чтобы привлечь внимание к княгине, герцогу и прочим. Они были такими богатыми, такими милыми и уже так запылились, что грешно было бы их не приласкать.
— Здравствуйте, — сказал я. — Здравствуйте, герцог. Добрый день, княгиня. Добрый день, мистер Смит.
— Мистер Элвин Смит — мультимиллионер, — шепнул мне профессор. И я еще раз пожал руку мистеру Смиту. Вторично. И одарил его знаменитой джимсоновской улыбкой. Специальный многотиражный выпуск.
— Мы тут любовались вашей изумительной картиной, — сказала княгиня. — Такой большой я еще не видела.
— Да, — сказал я. — Отдельные части даже больше других.
— А что она изображает? — сказал герцог. — Хотя боюсь, я задал неуместный вопрос.
Вопрос был действительно из тех, с какими поклонникам лучше не соваться. Но, к счастью для его светлости, я был настроен снисходительно и миролюбиво.
— Не стоит извинений, — сказал я. — Конечно, я не ожидал такого рода вопроса, но вам, как другу, готов дать любые пояснения.
— В таком случае, — сказала герцогиня, — мы все очень просим вас рассказать нам, что это значит.
— Это значит, герцогиня, — сказал я со всей присущей мне светскостью, достойной, по моему убеждению, директора Салона или покойного Чарлза Пииса на скамье подсудимых, — это значит, как ни жаль мне вас огорчать, что надо вставать в семь утра, чтобы не упустить ни одного луча дневного света. Но шутки в сторону! Картина такой величины — а она займет пространство в тысячу квадратных футов — потребует шестнадцать галлонов краски, дюжины три кистей, не говоря уже о лесах и стремянках стоимостью фунтов двадцать, — значит, уйму денег.
— Мы слышали, — сказал профессор, — что темой вашей картины является сотворение мира.
— Не исключено, — сказал я. — Превосходная идея; или как там еще у вас говорится? Эй, Джоркс! — Я увидел, что мальчишка безобразничает. — Сейчас же перестань брызгать на девочек краской. Конечно, от случайностей не убережешься, но кобальт обходится слишком дорого, чтобы им разбрасываться.
— Сколько ваша картина будет стоить? — сказал мистер Смит. — В долларах. В окончательном виде, с перевозкой и установкой.
— Мне очень жаль разочаровывать вас, мистер Смит, — сказал я с тем добродушием, с каким умеют говорить только великие люди, — но я не смогу принять ваше любезное предложение. Как патриот, вы, несомненно, поймете то чувство любви к родине, которое заставляет меня считать, что великое произведение искусства, созданное в Англии, — произведение такого масштаба, — не должно покидать ее пределов. И, по правде говоря, я решил отдать эту картину моему народу. Разумеется, за сходную цену. Но тут, я думаю, мы легко договоримся, — сказал я, доверительно улыбаясь княгине, которая не замедлила откликнуться.
— Ах, мистер Джимсон, я согласна с каждым вашим словом.
— Разумеется, мне придется поставить ряд условий, — продолжал я. — Произведение такого масштаба не войдет в обычную галерею. Для него нужен собор. Вы, несомненно, скажете, что ни в одном из существующих соборов нет соответствующего освещения. И, по правде говоря, — сказал я, широким жестом сбрасывая с себя еще несколько заградительных заслонов, включая электрический нагрудник, противокрысиковый жилет и так далее, — я имел в виду специальное здание, возведенное в районе Трафальгарской площади. Я не знаю, каковы ваши планы, — сказал я, и вся группа забормотала нечто невразумительное, что в зависимости от обстоятельств могло означать либо панегирик Искусству, либо вопрос, долго ли еще до обеда.
— Я не хотел бы диктовать, — сказал я, — но такое здание, сугубо современное по стилю, в конечном итоге обойдется дешевле. В нем должны быть лампы дневного света. Открыто круглосуточно. Обслуживающий персонал желательно в королевских ливреях. Я особенно заинтересован в красных ливреях, чтобы оттенить зеленые тона. И если мне было бы дозволено вторгнуться в область, находящуюся, безусловно, всецело в вашей компетенции, я посоветовал бы в часы, когда закрыты бары, давать посетителям даровую выпивку. Разумеется, по норме. Скажем, по пинте каждому.
— Даровую выпивку? — сказал сэр Уильям. — Вы хотите сказать, за государственный счет?
Я не без удовольствия заметил, что ни один из членов депутации не выказал даже тени удивления по поводу того, что я сказал. Я сразу к ним потеплел. В целом они, безусловно, были самыми цивилизованными, то есть самыми богатыми людьми из всех, с кем мне приходилось встречаться.
И теперь, освободившись уже не только от жилетки, но и от заговороустойчивой манишки и другонепроницаемой рубашки, я откровенно признался, что моя цель — пробудить в публике интерес к лучшим творениям национального гения.
— Трудно ожидать, что публика повалит валом без соответствующего quid pro quo{56}. А если никто не придет, вся моя работа впустую.
— По-моему, это блестящая идея, — сказала княгиня, которая была душечкой по самому большому счету. — Прелестная мысль — воспитывать в массах вкус.
— Собственно, об этом я не думал, — сказал я, теперь уже окончательно разоблачаясь. — Моя основная цель — поднять стоимость пивоваренных акций. Потому что, насколько я мог заметить, с повышением этих акций возрастает интерес к искусству и число меценатов, то есть покупателей, по правде говоря.
Носатик, который только что спустился с лесов, замаячил на заднем плане. В глазах и вокруг носа у него затаилось подозрение, и я понял, что он все еще не избавился от мании преследования. Но не рассердился. Напротив, я улыбнулся с видом Юпитера, выражающего благосклонность прислуживающим ему Ганимедам, и продолжал, смеясь:
— Возможно, в первый момент трудно уловить связь между этими явлениями, но она есть. Известно из опыта, что с повышением акций появляется покупатель на картины. Жажда к духовной пище. Но главная причина, по которой я хлопочу о постоянной поддержке рынка со стороны нации, это та, что требуется немало времени, чтобы взрастить мецената. Как правило, первое поколение крезов, откровенно говоря, простые смертные, те, кого в Англии называют массами. То есть люди как люди, ничем не примечательные и потому вполне довольные собой. Только во втором поколении удается вывести настоящих коллекционеров, то есть личностей, обладающих интеллектом, прямотой, усердием, настойчивостью, интуицией и ученостью, людей подлинно образованных, таких, которые знают, что они ничего толком не знают о том, о чем следует знать, и потому понимают, что надо искать специалистов, которые знают.
И с той детской наивностью, которая столь часто встречается среди истинно великих людей, я сорвал с себя последние покровы (обнажив тем самым менее существенные детали своего «я», которые благоразумные историки предпочитают оставлять скрытыми), рассмеялся и, повернувшись к герцогу, сказал:
— Но это, конечно, искусство особого рода.
— А к каким специалистам вы рекомендовали бы обращаться?
— Разумеется, к перекупщикам, — сказал я. — Только к ним. Если вы хотите делать бизнес, адресуйтесь к перекупщикам. Ведь если вам нужны свежие яйца, вы не пойдете за советом к курам. Они сторона заинтересованная. Вы отправитесь в хорошую молочную. То же самое с картинами. Тут только важно напасть на перекупщика с современным вкусом. К сожалению, многие из них держатся за старье. А так это или не так, не скажешь с первого раза. Чтобы заниматься коллекционированием с толком, надо, как говорят поэты, иметь нюх.
