— Я убеждена, что это не те слова, — сказала бедная Аня, и при этом глаза у нее снова наполнились слезами. — По-видимому, я правда превратилась в Асю, и мне придется жить с ее родителями в их душном домике, почти не иметь игрушек и столько, столько учиться! Нет уж, решено: если я — Ася, то останусь здесь, внизу! Пускай они тогда глядят сверху и говорят: «Вернись к нам, деточка!» Я только подниму голову и спрошу: «А кто я? Сперва скажите мне, кто я. И если мне понравится моя новая особа, я поднимусь к вам. А если не понравится, то буду оставаться здесь, внизу, пока не стану кем-нибудь другим». — Ах. Господи, — воскликнула Аня, разрыдавшись. — Как я все-таки хотела бы, чтобы они меня позвали! Я так устала быть одной!
Тут она посмотрела на свои руки и с удивлением заметила, что, разговаривая, надела одну из крошечных белых перчаток, оброненных Кроликом.
«Как же мне удалось это сделать? — подумала она. — Вероятно, я опять стала уменьшаться». Она подошла к столу, чтобы проверить рост свой по нему. Оказалось, что она уже ниже его и быстро продолжает таять. Тогда ей стало ясно, что причиной этому является веер в ее руке. Она поспешно бросила его. Еще мгновенье — и она бы исчезла совершенно!
— Однако едва-едва спаслась! — воскликнула Аня, очень испуганная внезапной переменой и вместе с тем довольная, что еще существует. — А теперь — в сад! — И она со всех ног бросилась к двери, но, увы! дверца опять оказалась закрытой, а золотой ключик лежал на стеклянном столике, как раньше. «Все хуже и хуже! — подумало бедное дитя. — Я никогда еще не была такой маленькой, никогда! Как мне не везет!»
При этих словах она поскользнулась, и в следующее мгновенье — бух! — Аня оказалась по горло в соленой воде. Ее первой мыслью было, что она каким-то образом попала в море. «В таком случае, — сказала она про себя, — я просто могу вернуться домой поездом. (Аня только раз в жизни побывала на берегу моря и пришла к общему выводу, что, какое бы приморское место ни посетить, все будет то же: вереница купальных будок, несколько детей с деревянными лопатами, строящих крепость из песка, дальше ряд одинаковых домов, где сдаются комнаты приезжающим, а за домами железнодорожная станция.) Впрочем, она скоро догадалась, что находится в луже тех обильных слез, которые она пролила, будучи великаншей.
— Ах, если бы я не так много плакала! — сказала Аня, плавая туда и сюда в надежде найти сушу. — Я теперь буду за это наказана тем, вероятно, что утону в своих же слезах. Вот будет странно! Впрочем, все странно сегодня.
Тут она услыхала где-то вблизи барахтанье и поплыла по направлению плеска, чтобы узнать, в чем дело. Сперва показалось ей, что это тюлень или гиппопотам, но, вспомнив свой маленький рост, она поняла, что это просто мышь, угодившая в ту же лужу, как и она.
«Стоит ли заговорить с мышью? — спросила себя Аня. — Судя по тому, что сегодня случается столько необычайного, я думаю, что, пожалуй, эта мышь говорить умеет. Во всяком случае, можно попробовать». И она обратилась к ней: «О, Мышь, знаете ли Вы, как можно выбраться отсюда? Я очень устала плавать взад и вперед, о Мышь!» — (Ане казалось, что это верный способ обращения, когда говоришь с мышью; никогда не случалось ей делать это прежде, но она вспомнила, что видела в братниной латинской грамматике столбик слов: мышь, мыши, мыши, мышь, о мыши, о, мышь!)
Мышь посмотрела на нее с некоторым любопытством и как будто моргнула одним глазком, но ничего не сказала.
«Может быть, она не понимает по-русски, — подумала Аня. — Вероятно, это французская мышь, оставшаяся при отступлении Наполеона», — (Аня хоть знала историю хорошо, но не совсем была тверда насчет давности разных происшествий.)
— Ou est ma chatte?[1] — заговорила она опять, вспомнив предложение, которым начинался ее учебник французского языка. Мышь так и выпрыгнула из воды и, казалось, вся задрожала от страха.
— Ах, простите меня, — залепетала Аня, боясь, что обидела бедного зверька. — Я совсем забыла, что вы не любите кошек.
— Не люблю кошек! — завизжала Мышь надрывающимся голосом. — Хотела бы я знать, любили ли вы кошек, если б были на моем месте!
— Как вам сказать? Пожалуй, нет, — успокоительным тоном ответила Аня. — Не сердитесь же, о Мышь! А все-таки я желала бы, — продолжала она как бы про себя, лениво плавая по луже, — ах, как я желала бы вас познакомить с нашей Диной: вы научились бы ценить кошек, увидя ее. Она такое милое, спокойное существо. Сидит она, бывало, у меня, мурлыкает, лапки облизывает, умывается… И вся она такая мягкая, так приятно нянчить ее. И она так превосходно ловит мышей… Ах, простите меня! — опять воскликнула Аня, ибо на этот раз Мышь вся ощетинилась, выражая несомненную обиду. — Мы не будем говорить о ней, если вам это неприятно.
— Вот так-так — мы не будем!.. — воскликнула Мышь, и дрожь пробежала по ее телу с кончиков усиков до кончика хвоста. — Как будто я первая заговорила об этом! Наша семья всегда ненавидела кошек. Гадкие, подлые, низкие существа! Не упоминайте о них больше!
— Разумеется, не буду, — сказала Аня и поспешила переменить разговор. — А вы любите, ну, например, собак?
Мышь не ответила, и Аня бойко продолжала:
— В соседнем домике такой есть очаровательный песик, так мне хотелось бы вам показать его! Представьте себе: маленький яркоглазый фоксик, в шоколадных крапинках, с розовым брюшком, с острыми ушами! И если кинешь что-нибудь, он непременно принесет. Он служит и лапку подает и много всяких других штук знает — всего не вспомнишь. И принадлежит он, знаете, мельнику, и мельник говорит, что он его за тысячу рублей не отдаст, потому что он так ловко крыс убивает и… ах, Господи! Я, кажется, опять Вас обидела!
Действительно, Мышь уплывала прочь так порывисто, что от нее во все стороны шла рябь по воде. Аня ласково принялась ее звать: «Мышь, милая! Вернитесь же, и мы не будем больше говорить ни о кошках, ни о собаках, раз вы не любите их».
Услыхав это, Мышь повернулась и медленно поплыла назад; лицо у нее было бледно (от негодования, подумала Аня), а голос тих и трепетен. «Выйдем на берег, — сказала Мышь, — и тогда я Вам расскажу мою повесть. И вы поймете, отчего я так ненавижу кошек и собак».
А выбраться было пора; в луже становилось уже тесно от всяких птиц и зверей, которые в нее попали: тут были и Утка, и Дронт, и Лори, и Орленок, и несколько других диковинных существ. Все они вереницей поплыли за Аней к суше.
Глава 3. ИГРА В КУРАЛЕСЫ И ПОВЕСТЬ В ВИДЕ ХВОСТА
Поистине странное общество собралось на берегу: у птиц волочились перья, у зверей слипалась шкура — все промокли насквозь, вид имели обиженный и чувствовали себя весьма неуютно.
Первым делом, конечно, нужно было найти способ высохнуть. Они устроили совещание по этому вопросу, и через несколько минут Аня заметила — без всякого удивления — что беседует с ними так свободно, словно знала их всю жизнь. Она даже имела долгий спор с Лори, который под конец надулся и только повторял: «Я старше Вас и поэтому знаю лучше», — а это Аня не могла допустить, но на вопрос, сколько же ему лет, Лори твердо отказался ответить, и тем разговор был исчерпан.
Наконец, Мышь, которая, по-видимому, пользовалась общим почетом, крикнула: «Садитесь все и слушайте меня. Я вас живо высушу!» Все они тотчас же сели, образуя круг с Мышью посередине, и Аня не спускала с нее глаз, так как чувствовала, что получит сильный насморк, если сейчас не согреется.
Мышь деловито прокашлялась:
— Вот самая сухая вещь, которую я знаю. Прошу внимания! Утверждение в Киеве Владимира Мономаха мимо его старших родичей повело к падению родового единства в среде киевских князей. После
