— Джек Чили присваивает имена. Часто никто, кроме него, не понимает, что они значат. Этот дом он называет Кафе «Дойчлянд». Там живут психически больные дети.
— Господи боже. И что он с ними делает? — Я содрогнулась, словно кто-то положил мне на шею холодную ладонь.
— С детьми? Абсолютно ничего. Не поймите меня неправильно. Говорят, там очень чисто и уютно. С детьми обращаются хорошо.
— И?
— И… Чили умеет использовать детские кошмары. Он как бы подключается к тому, что они видят во сне, и выбирает фрагменты, которые хотел бы воплотить.
— В смысле, стоит кому-нибудь из этих бедных больных детей увидеть во сне…
Мягким безнадежным голосом Стастны перебил меня, едва ощутимо сжав мое предплечье:
— Ненормальный ребенок видит во сне всякие ужасы, верно? Джек Чили входит в их сны, выбирает что-нибудь по вкусу и делает себе солдат.
— Господи боже! У нас ведь никаких шансов! Против этого? Детские кошмары? Ненормальные дети? Гигантские шестиголовые жуки? Горящие крысы? Как в фильмах ужасов, только в тысячу раз больше? — Я перешла на крик, но остановиться не могла: — И это наш враг? Стастны, там же ад. Даже у нормального ребенка воображение…
— Мам, успокойся, пожалуйста.
— Хорошо. Простите.
— Стастны, летим обратно.
Множество огней на лугу действовали успокаивающе, но того, что мы узнали час назад, было достаточно, чтобы у кого угодно отвалилась челюсть и наступил паралич. Всю обратную дорогу я молча сидела в кресле, с мазохистским упорством стараясь припомнить кое-какие из своих детских кошмаров.
Когда мы снова очутились на земле, я попросила Стастны, чтобы он ненадолго оставил меня наедине с Пепси.
— Милый, ты точно знаешь, что делаешь? И ты знаешь, что делать дальше?
— Думаю, да. Но сначала, мам, я должен поговорить с мистером Трейси, убедиться, что все верно.
— А мне можешь сказать?
— Прости, мам, нет.
Мы стояли лицом к лицу, и я не могла удержаться от искушения протянуть руку и убрать у него со лба прядь волос.
— Ладно, Пепс. Ты в курсе, что вырастешь красавцем?
Он взял меня за руку и, повернувшись спиной к дирижаблю, потащил за собой.
Мы лавировали между группами людей и самых разных тварей, и все тепло приветствовали нас, как старых друзей или товарищей по оружию. Они умели плавать, летать и невероятно быстро бегать. Их изощренное оружие могло наносить любые раны, поражать сердца за самой толстой сталью.
Во всем ощущалось всамделишное единство: не доносилось ни боязливых шепотков, ни ропота колеблющихся, только смех со всех сторон. Впрочем, вынуждена признать, что при звуке смеха наиболее экзотических из наших… союзников можно было не на шутку перепугаться.
— Каллен! Эй, Каллен! Да здесь же!
Я сощурилась во тьму, и мне показалось, что от одного из костров мне машет Вебер Грегстон, — но не могу ручаться. Я хотела остановиться и проверить, однако Пепси решительно тянул меня за руку.
Вдобавок со всех сторон звучала музыка — странная, красивая и часто завораживающая. То и дело мне хотелось остановиться и прислушаться — к голосу ли, к шороху ли крыльев. Один инструмент напоминал микроскоп и звучал ни на что не похоже.
Но Пепси не останавливался. Он тянул меня и тянул — и явно раздражался моими непрестанными вопросами, что это была за песня или что за создание ее играло.
С момента, как мы достигли луга, мистер Трейси почти не двигался. Для нас раскинули тент величиной с шатер шапито, и пес почти все время проводил внутри — спал или, если хватало сил, совещался с командирами прибывающих отрядов.
Когда мы достигли тента, нас ждал старый знакомый.
— Гусиные маски и кофе, венецианские танцоры.
— Кипучий Палец!
Старик расплылся в улыбке и отсалютовал нам взмахом знакомой резной трости. Благодаря Пепси я теперь понимала, что он говорит.
— Твоя мама видела?
— Да, она все видела.
— Пепси, — повернулась я к сыну, — а ты и раньше знал о кафе?
— Да, мам, но никогда не видел. Только слышал от мистера Трейси.
— Каллен, ты там ничего не вспомнила?
— Нет. А должна была?
Судя по взглядам, которыми обменялась эта троица, я должна была вспомнить, ой как должна была.
— Ладно! — вскипела я. — Сдаюсь. Что на этот раз я пропустила?
Опираясь на трость, вырезанную из первой Кости Луны, Кипучий Палец медленно поднялся на ноги и подошел ко мне вплотную. Им владел гнев.
— Как же ты могла забыть, Каллен? Там же все и погибли! На этом холме, у самой цели! — Он хотел что-то добавить, но был настолько разгневан, что не смог — или же самообладание оказалось сильнее.
Взяв за руку, Пепси повел его к выходу из тента. Больше я Кипучего Пальца не видела и не знаю, что с ним стало. Когда он ушел, мистер Трейси сообщил мне, что единственные дети Кипучего Пальца, Умляйтунг и Тукат, погибли в той битве[71]. В день, когда я использовала четвертую Кость, чтобы спастись! Теперь я понимала его гнев. Давным-давно в двух шагах отсюда я погубила его семью, а сейчас даже не вспомнила об этом.
— Мистер Трейси, если я ничего не помню, какой от меня будет прок, когда начнется сражение?
Он задумался и уже хотел ответить, когда вбежал Пепси.
— Мам, пошли выйдем!
Голос его и выражение лица красноречиво свидетельствовали, что нужно бросать все и бежать во всю прыть.
Я помню немногие из своих детских снов, но этот помню четко — он повторялся много раз. Я сижу где-то на улице, одна. День ясный, и я занята чем-то своим — может, у меня на коленях кукла и я с ней разговариваю. Что-то заставляет меня поднять голову, и там — во все небо, от горизонта до горизонта — я вижу чье-то лицо. Я напугана, но дети с чем угодно способны свыкнуться, поскольку их мир не знает границ: когда тебе восемь, возможно все. Лицо во все небо — это, конечно, невероятно, но отнюдь не смертельно. Кто это был — Бог? Понятия не имею, потому что самого лица я не помню — только то, что оно занимало все небо надо мной. Это лицо мужчины; он ничего не говорит, но смотрит прямо на меня. Воздух напоен острым, пряным ароматом, и нет ничего невозможного. Я просыпаюсь.
Выскочив из тента вслед за Пепси, я тут же ощутила тот самый аромат — острый и пряный. Ночь как языком слизнуло, и ярко освещенное небо снова занимало одно исполинское лицо. На лугу толпились сотни наших друзей, но, даже вместе взятые, они были микробами по сравнению со всемогущим ликом. Когда он заговорил, оказалось, что голос его звучит негромко и мелодично:
— Ну что, помните меня?
6
Здравствуйте, миссис Джеймс!
Спешу вас обрадовать: это мое последнее письмо. Мне приходится заплатить одному человеку, чтобы
