— Ты в курсе, что с тобой случилось, Винсент?
Сидя за столиком Тиллмана и внимательно глядя на него, Этрих ревниво прислушивался к болтовне Кросса. Он ловил каждое его слово.
— Винсент!
Он зажмурился, тряхнул головой и силой заставил себя переключить внимание на Ривза.
— Да, Тилл.
— Помнишь, что с тобой стряслось?
— Ты имеешь в виду аварию?
Лицо Ривза утратило напряженное выражение.
— Да. Помнишь ее?
Немного помедлив, Этрих кивнул:
— Я проезжал перекресток, и тут какая-то машина меня зацепила.
— Здорово. Выходит, ты все помнишь.
— Разве такое забудешь? Они ведь хотели меня убить.
Тилл помотал головой:
— Нет, они другого добивались. Они хотели, чтобы тебя здорово покалечило, хотели вогнать тебя в кому.
Этрих равнодушно пожал плечами и охватил ладонями колено, сцепив пальцы.
— Знаешь, я нисколько не жалею, что так вышло. Здесь совсем неплохо.
Когда он еще был жив, ему не раз приходилось слышать, что после смерти, оглядываясь на прожитую жизнь, люди вдруг осознавали, какой она была пустой и бездарной. Они понимали, что напрасно цеплялись за нее изо всех сил. Она вовсе того не стоила. И вот теперь настал его черед убедиться в справедливости этой истины. Жизнь и в самом деле оказалась глупой, пустой и никчемной штукой. К их столику подошла смазливая официантка и, хотя они ничего не заказывали, поставила перед каждым бокал с его любимым напитком. Они одновременно подняли их в безмолвном приветствии и сделали по глотку. Вкус оказался божественным.
Тиллман поставил свой бокал на столик.
— Кома — замечательное место. Для тех, кто никак не может решить, жить ему или умереть, лучшего пространства не сыскать.
Этрих продолжал потягивать свой напиток.
— Все, кто впадает в кому, оказываются в кабаре, так, что ли?
— Нет, каждый волен выбрать местечко по своему вкусу — острова в океане, гамак на дворе, над которым тихим вечером роятся светлячки… Каждый попадает туда, где ему спокойно и уютно, где мысли обретают ясность.
Тут зал взорвался таким неистовым хохотом, что Этрих и Ривз невольно вздрогнули. Видимо, актер на сцене сказал что-то необыкновенно смешное. Этрих бросил в его сторону кислый взгляд:
— Тогда почему я очутился здесь, где выступает этот придурок Ричард Кросс?
— Не знаю, Винсент. Ты себя об этом спроси. Скажи, ты уже решил, что будешь делать?
— Нет.
— Подумай. Предпочитаешь снова умереть? — Тиллман крутил в длинных тонких пальцах ножку бокала.
— Я как-то не успел об этом подумать. — Этриха внезапно озарила догадка, и он пытливо взглянул на Ривза. — Ведь я наверняка снова в больнице. И поэтому ты здесь. Помню, в последнюю нашу встречу ты говорил, что они тебя никуда не выпускают. Значит, я умираю в нашей больнице, да?
— А где же еще находиться тем, кто впал в кому, Винсент?
К их столику подошла Коко и села на свободный стул. На ней было роскошное серебристое платье до пят, которое очень ей шло.
— С ума сойти, Коко, ты потрясающе выглядишь!
Она перегнулась через стол и поцеловала его в щеку:
— Спасибо. Мы с тобой видимся в последний раз, Винсент, и я решила принарядиться по такому случаю.
Зрители принялись энергично аплодировать, а Ричард Кросс, отвесив им глубокий поклон, вприпрыжку двинулся за кулисы. На ходу он помахивал обеими руками, поднятыми над головой. Под потолком вспыхнул свет, начался антракт. Зал тотчас же наполнился гулом голосов.
— У тебя, похоже, девять жизней, Коко.
— Так и было — в том измерении. Но сейчас мы в другом, и это наша последняя с тобой встреча. — Она схватила его за руки, крепко сжала пальцами ладони и тотчас же их выпустила.
После чего оба — Коко и Тиллман — уставились на него, словно рассчитывали, что он непременно скажет нечто важное. Но сказать ему было нечего. Он не собирался расставаться с этим чудесным сном. Ему нравилось выступать на сцене, он не сомневался, что, еще немного попрактиковавшись, станет великим комиком. Где-то в его сознании мелькали мысли об Изабелле и Энжи, но они были каким-то смутными, неотчетливыми. Словно воспоминания о чужих городах, которые ему когда-то довелось посетить.
Коко, раздосадованная его молчанием, решила идти напролом:
— А как же ваш Аумм, Винсент? Ты и о нем позабыл?
Тело его напряглось, в глазах сверкнули искры гнева. Он поднялся на ноги:
— Черт тебя возьми, Коко! Ты не имела права в это лезть! — К величайшему изумлению Ривза, Этрих встал и направился прочь от столика. Он даже не оглянулся.
Коко шлепнула себя ладонью по лбу:
— Проклятье!
Тиллман Ривз молчал. Коко от смущения избегала встречаться с ним взглядом.
— До чего же это было глупо с моей стороны, Тилл! Я повела себя как идиотка! — С этими словами она направилась вслед за Этрихом, который успел уже выйти из зала.
Ривз невозмутимо взял со стола бокал и, отпив из него, поставил на место.
Коко были известны все правила, и она только что нарушила одно из главных. Люди должны принимать решения добровольно. Их нельзя ни к чему принуждать — ни силой, ни хитростью. Иначе все может перемениться, ход вещей необратимо нарушится и результаты окажутся плачевными. Но ей необходимо было вытащить Винсента из этого глупого сна и вернуть его в жизнь, туда, где в нем так нуждались! Поэтому она позволила себе проникнуть в запретные сферы и отыскать там то, чем можно было бы воздействовать на него.
До этого лишь Винсент и Изабелла знали, что такое «Мой Аумм». Это был их секрет, о котором они никогда не говорили с посторонними. Обнаружив, что он совсем не желает вернуться к жизни, Коко проникла в его сознание. Без каких-либо колебаний она принялась отыскивать там то, что можно было бы ему продемонстрировать и сказать: «Вот ради чего тебе следует вернуться».
Однажды ночью, в самом начале их любви, когда Этрих и Изабелла уже знали, что не смогут жить друг без друга, они занимались любовью. И вдруг Изабелла начала плакать. Причиной ее слез была сила и неизмеримость чувства, которое она испытывала к своему новому любовнику. Это ее напугало.
Этрих растерялся. Он не знал, что делать. Она продолжала ласкать его, а слезы градом катились по ее щекам, заливая его грудь. Она плакала все горше, и движения ее становились все быстрее и неистовее. Он чувствовал, что это не слезы экстаза, но в то же время она рыдала и не от отчаяния. Он не понимал, что с ней творится. А она плакала взахлеб и дарила ему себя с такой безумной щедростью, что ему стало трудно себя контролировать.
Но вскоре ритм ее движений полностью захватил его, сознание отключилось, и он весь отдался чувству. Этрих потерял контроль над собой, чего с ним прежде не случалось ни разу. С него словно свалились невидимые путы, и он впервые ощутил себя свободным. Это было ни с чем не сравнимое чувство.
И вдруг до слуха его донесся голос Изабеллы — высокий, пронзительный. Она говорила быстро, сбивчиво, захлебываясь, и ее неразборчивые слова звучали словно из какой-то необозримой дали. Когда же экстаз ее достиг пика, она выкрикнула: «Мой Ааауууммм!» Ее оргазм все длился и длился, и она продолжала тянуть это «уммм» на одной ноте, и Этриху стало казаться, что это никогда не кончится.
