права.
– Миранда?
Этот возглас прервал поток моих воспоминаний, и я очнулась, увидев на пороге одного из самых любимых мною на свете людей.
– Клейтон! Прости, я грезила наяву.
– Признак недюжинного ума. Обними же своего старого босса.
Мы обнялись. Как всегда, от него исходил запах какого-то нового, изысканно-прекрасного одеколона, от которого у меня закружилась голова.
– Что на тебе сегодня налито?
– Французская штучка. Называется «Диптих», что, по-моему, вполне годится для книготорговца, ты не находишь?
– Безусловно. Где ты пропадал, Клейтон? Вот уже несколько месяцев о тебе ни слуху ни духу.
Я взяла его за руку и провела к креслу. Он уселся и, прежде чем заговорить, медленно обвел глазами помещение. Ему было лет под шестьдесят, но выглядел он намного моложе. Никакого намека на лысину, а морщины появлялись, только когда он улыбался. Я начала работать у него в Нью-Йорке после окончания колледжа. Он научил меня всему, что знал сам о торговле редкими книгами. В основе его личности лежали две замечательные черты – энтузиазм и щедрость. Когда я решила начать собственное дело, он одолжил мне десять тысяч долларов.
– У тебя еще не купили твоего замечательного Сти-венса? У меня есть покупатель, сайентолог из Юты.
– Сайентолог, читающий Уоллеса Стивенса?
– Вот именно. Я ездил на запад, расширял свой бизнес. Интересный там попадается народ. Один чудак, к примеру, существует на строжайшей морковной диете и собирает исключительно Уиндема Льюиса. Вот поэтому я так долго не давал о себе знать. Не знаю, как у тебя, но у меня в последнее время книги не улетают. Поэтому пришлось попутешествовать. А ты-то как?
– Не очень чтобы. То густо, то пусто. Пару месяцев назад продала целую коллекцию книг Роберта Дункана в Лос-Анджелесе. Немножко поправила дела. Знаешь, кого я там встретила? Дуга Ауэрбаха.
– Пса? Чем он занимается?
– Делает рекламу. Зарабатывает кучу денег.
– Но ты, помнится, говорила, что он хотел бы стать Ингмаром Бергманом. Не думаю, чтобы реклама собачьего корма отвечала этому желанию. Он все еще тоскует по тебе?
– Думаю, да. По-моему, он тоскует по тем временам, когда жизнь изобиловала возможностями.
– Как и все мы, верно? Послушай, Миранда, я приехал с тобой повидаться, но еще и по делу. Слыхала ли ты когда-нибудь о Франсес Хэтч?
– Если нет, то мне должно быть стыдно?
– Ни в коей мере. Она – большая тайна для всех, кроме очень немногих. Франсес Хэтч в двадцатых- тридцатых годах за что только ни бралась, но так ничего толком и не сделала. Что не совсем верно – она состояла в связи с неимоверным количеством знаменитостей. Представь себе этакую безумную смесь Альмы Малер, Кэресс Кросби и Ли Миллер и ты получишь представление о Франсес Хэтч. Она родилась в богатой семье в Сент-Луисе, но взбунтовалась против родителей и сбежала от них в Прагу. И попала в то время да не в то место. Там тоже шла жизнь, разумеется, как и повсюду в Европе в двадцатые годы, но куда менее интересная, чем в Берлине или Париже. Она прожила там год, изучая искусство фотографии, а потом перебралась в Бухарест с одним румынским чревовещателем. Его сценическое имя было «Чудовищный Шумда».
– В Бухарест с Чудовищным Шумдой? Я ее уже люблю.
– Согласен – несколько странные географические пристрастия. Но ее постоянно брал на буксир кто- нибудь из любовников, и она не возражала прокатиться за чужой счет. Ну, из Бухареста она вскоре сбежала и очутилась в Париже, одна.
– Но ненадолго, верно?
– Правильно. Такие, как Франсес, не остаются подолгу одни. – Он расстегнул портфель и вытащил оттуда фотографию. – Вот ее автопортрет примерно тех лет.
Я всмотрелась в фотографию. Замечательный черно-белый снимок, чем-то напоминающий работы Вальтера Петерханса или Лионеля Файнингера: несколько угловатый, подчеркнуто резкий, очень германский. Я засмеялась.
– Так это шутка! Признайся, Клейтон, ты пошутил! – Я снова перевела взгляд на фотографию. Я не знала, что сказать. – Говоришь, это автопортрет? По тому, как ты ее описывал, я было решила, что она обыкновенная пустышка. Я представить себе не могла, что она так талантлива.
– И? – Он кивком указал на фотографию и, подмигнув, улыбнулся.
– И у нее внешность шнауцера.
– Скорее уж эму.
– А кто это?
– Что-то вроде страуса:
– И ты хочешь меня убедить, что эта эму была любовницей кучи знаменитостей? Она безобразна, Клейтон! Посмотри на этот нос!
– Ты слыхала когда-нибудь французское выражение
