— Грэг, — взмолилась Линда. — Прошу тебя, ложись.
— Нет, — поморщился он. — Я уже иду. А где Томми? Я слышу, как он плачет. Нужно, чтобы он видел, что со мной все в порядке.
— Пожалуйста…
— Томми! Томми, мой самый главный человек! Иди сюда! Поедем со мной в больницу. У меня все хорошо.
— Грэг, — умоляла она, поддерживая его одной рукой за талию.
— Я хочу видеть своего самого главного человека, — упрямо твердил он. — И тебя тоже. Я никуда не поеду без вас.
Кое-как, прихрамывая, он доплелся до миссис Фултон и Томми и протянул здоровую руку малышу.
— Давай, я понесу тебя. Все отлично. Только постарайся не задеть мою вторую руку, хорошо?
— Грэг, тебе нельзя, — с тревогой в голосе сказала Линда.
— Можно, — возразил он. У него снова подогнулись колени, когда он взял на руки Томми. Но он сохранил равновесие и прижал к себе мальчика. Тот спрятал лицо на его плече. — Видишь, малыш, — сказал он в волосы Томми. — Все отлично. Радуйся. Потребуется нечто большее, чем неосторожно переходящий улицу пеликан, чтобы свалить меня.
С большим трудом, неуверенной походкой и крепко держа Томми, ему удалось дойти до «скорой».
— Я с тобой, малыш, — твердил он. — Не плачь. Я с тобой, и я здоров. Я не покину тебя, дружок. Ты меня слышишь? Все хорошо. У меня есть ты, и я с тобой не расстанусь.
— Ребенка брать нельзя, — предупредил один из санитаров.
Грэг оборвал его, сверкнув глазами:
— Мне можно, и я его возьму с собой. Это не какой-то ребенок — это мой мальчик. Это мой любимый мальчик. Правда, дружок?
Томми поднял голову, взглянул на Грэга глазами, полными слез, и кивнул. Потом снова спрятал лицо на плече у него, крепко обняв его за шею.
— Мистер, вы сумасшедший, — сказал санитар.
— Верно, — ответил он, продолжая шагать. — Поэтому держись в сторонке, парень. Пошли, Линда.
Грэгу удалось, несмотря на шоковое состояние и страшную боль, держаться прямо и дойти до «скорой» с Томми на руках, ни разу не споткнувшись и не покачнувшись.
Он делает это для Томми, думала потрясенная Линда, следя за каждым его шагом. Он делает это, чтобы Томми не испугался. Может, это и сумасшествие, но это замечательно. И я люблю его за это.
Она могла любить его за это, но позднее она за это же его и отругала. Это было на следующее утро, когда она приехала в больницу, чтобы забрать его домой. Она нашла его в саду, в тени пальм.
— Ты же мог навредить себе, — сказала она. — Почему нельзя было сделать, как тебе говорили?
— Ты знаешь почему. — Он упрямо тряхнул головой.
Конечно же, она знала. Раненый и чудом оставшийся в живых, в тот момент он думал не о себе, а о Томми. Он знал, как сильно будет напуган малыш, который еще помнил смерть отца. И нашел в себе силы убедить мальчика, что в этот раз все было по-другому, что ничего страшного не произошло и что все у них будет хорошо.
Линда вздохнула. Она села на каменную садовую скамью, а Грэг примостился рядом на низкой ограде. Ему полагалось ждать ее в кресле на колесах, но он был слишком неугомонным и не подчинялся никаким правилам.
— Знаешь, ты безнадежен, — сказала она. — Ты так вел себя, что они подумали, что у тебя сотрясение мозга.
Грэг, на котором была надета его ужасная розовая рубаха, только пожал плечами.
— Хочешь посмотреть, как я раскатываю на этой штуке? — спросил он, похлопав по ручке кресла. — Если бы здесь можно было разогнаться и прокатиться под горку, я бы…
— Не удивительно, что они решили, что у тебя отшибло разум.
Его левая рука была в гипсе и поддерживающей повязке. Мятая рубашка, которая обычно ужасала ее своим видом, сегодня казалась ей невыразимо прекрасной.
— Разум мне не отшибло, — сказала он, посерьезнев, — а, наоборот, вбило. Жизненные ценности становятся особенно ясными, когда тебе кажется, что ты сейчас умрешь.
— Не шути так, — сказала Линда, сдерживая желание дотронуться до него, чтобы убедиться, что он действительно здесь, рядом с ней. — Ты мог очень сильно навредить себе, когда встал и понес Томми.
— Мне было не очень больно, — ответил он.
— Но как ты мог знать, насколько серьезно ранен? Врач сказал…
— Мне лучше знать, — упрямо настаивал он. — Я знал, что могу встать и идти, что я могу нести его. И еще я знал, что это то, что я должен сделать.
— Теперь Томми, конечно, считает тебя величайшим героем во всей вселенной.
По дороге в больницу Грэг все время шутил и пел песни своим сорванным голосом, отказываясь лечь. К тому времени, когда они достигли приемного покоя, Томми уже снова улыбался. Но, как рассказал ей позднее врач, стоило им скрыться из виду, как Грэг скрючился от невыносимой боли, проклиная все на свете. Но Томми этого уже не видел.
— Знаешь, ты просто удивительный человек, — сказала она.
— Знаю. Я всегда говорил тебе об этом. Как он сейчас? Мой самый главный человек?
Линда быстро опустила ресницы, она была слишком взволнована и не могла смотреть в его глаза. На ней было зеленое платье — то самое, что и в день их первой встречи. По просьбе Грэга, высказанного утром по телефону, она приехала одна.
— Прекрасно. Он очень хотел пойти со мной. Ему не нравится оставаться с миссис Фултон.
— А кому понравится.
— Он все еще взвинчен, конечно, но совершенно в восторге от того, что ты так быстро возвращаешься домой.
— Он не обиделся, что я попросил тебя приехать за мной одну?
Она покачала головой.
— Может быть, немножко. Он только все время спрашивал — это правда, что ты говорил в машине «скорой помощи» вчера вечером? Ты действительно не уедешь навсегда?
Она украдкой посмотрела на него. У него было необычно серьезное лицо, он быстро осмотрел сад — нет ли поблизости медсестер.
— Встань, — приказал он.
— Что? — спросила она испуганно.
— Встань. — Он поднялся сам и отступил в густую тень пальм, затем взял ее за руку и поднял на ноги.
— Грэг, — сказала она неуверенным голосом, — тебе нельзя вставать из этого кресла, пока не пересядешь в машину.
Он так посмотрел на нее своими искрящимися глазами, что у нее закружилась голова.
— Никогда не говори, что мне чего-то нельзя делать, — выдохнул он. — Я тут же буду это делать.
Он нетерпеливо обнял ее за талию и притянул к себе.
— Грэг, тебе не следует этого делать.
— Мне давно следовало это сделать. — Здоровой рукой он обнял ее и сильно прижал к своему боку. — Черт, как же неудобно. Я не могу дождаться, когда смогу обнять тебя обеими руками.
— Но, Грэг…
— Тихо, — приказал он и жадно поцеловал ее, как только он умел это делать. Он прижал ее еще крепче, губами лаская ее шею. — О, Линда, Линда, — прошептал он с болью и сожалением в голосе. — Какой я был глупец. Я хотел поскорее уехать из этого дома, потому что боялся своих чувств к тебе и Томми. И если бы не один ненормальный пеликан, я бы потерял тебя навсегда. Мне даже страшно подумать об этом. Обними меня покрепче, как я бы тебя обнял.
