15
Некоторые неприятные стороны своего нынешнего состояния Гордон Уэй ощутил, оказавшись перед дверью коттеджа.
В сущности, это был довольно большой загородный дом, но Гордону всегда хотелось иметь коттедж в деревне, и когда представилась возможность купить его, он вдруг обнаружил, что денег у него намного больше, чем он думал, и купил большой старый дом приходского священника. Он стал называть его коттеджем, несмотря на то, что там было семь спален. Вместе с домом он получил четыре акра болотистой земли в Кембриджшире. Это не сделало его особо популярным среди жителей округи, у которых, кроме коттеджей, ничего больше не было. Но если бы Гордон Уэй руководствовался в своих действиях желанием кому-то угодить, он не был бы Гордоном Уэем.
В сущности, он уже не Гордон Уэй, а лишь его призрак.
В кармане лежали ключи-призраки. Эта мысль внезапно остановила его невидимые шаги к порогу. Мысль о том, что придется пройти сквозь стены, а не в дверь, была отвратительна. Именно этого он избегал весь вечер. Он пытался взять в руки каждый предмет, пощупать и ощутить его, чтобы, доказать себе, что он по-прежнему в своей реальной телесной оболочке, что он существует. Войти в собственный дом не через дверь, а каким-то иным способом ему, его законному владельцу, казалось просто оскорбительным и больно задевало.
Как бы ему сейчас хотелось, чтобы дом не был таким ярко выраженным образчиком викторианской готики, чтобы бледный свет луны не освещал столь зловеще эти узкие островерхие окна и мрачноватые башни. Он вспомнил, как, покупая дом, пошутил, что в нем должны водиться привидения. Мог ли он думать, что это случится, и так скоро, и кто станет этим привидением.
Леденящий страх пронзил его, когда он ступил на дорожку, ведущую к дому, под сень тисовых деревьев, еще более старых, чем сам дом. Мысль о том, что кто-то другой с таким же страхом будет входить в тисовую аллею, опасаясь встречи с привидением, была чертовски неприятной.
За деревьями слева маячили темные очертания церкви, теперь почти заброшенной и разрушающейся. Служба в ней проводилась лишь изредка, и викарий, приезжавший сюда, запыхавшись, на велосипеде из другого прихода, всегда огорчался, когда видел, что прихожан становится все меньше. Над шпилем колокольни холодным всевидящим оком висела луна.
Какое-то движение неожиданно привлекло внимание Гордона, словно кто-то прошел в кустах близ дома, но это, должно быть, всего лишь его воображение и общее состояние нервного напряжения после всего, что случилось. Почему он должен здесь чего-то бояться? Ведь он умер.
Он прошел вперед, обогнул крыло дома, увидел увитое плющом крыльцо и в его мрачной глубине — дверь. С испугом взглянул он на ярко освещенные окна и заметил мягкие отблески огня в камине, играющие на стенах.
Но мгновение спустя подумал: ну, конечно, его ждут, хотя и не в нынешнем его виде. Миссис Беннет, старая экономка, очевидно, зашла, чтобы постелить постель, разжечь огонь в камине и приготовить легкий ужин.
Конечно же, будет включен телевизор, и он, войдя, тут же с раздражением выключит его.
Под ногами, когда он приближался к крыльцу, не хрустел гравий. Уже зная, что с дверью будут неприятности, он тем не менее не собирался отказываться от попытки войти через нее, предварительно отперев ключом. Лишь снова потерпев неудачу, он, укрывшись в тени крыльца, зажмурив глаза и сгорая от стыда, попробует пройти сквозь нее. Подойдя к двери, он остановился.
Дверь была открыта.
Всего на полдюйма, но открыта. Гордон даже вздрогнул от неожиданности. Почему открыта дверь? Ведь миссис Беннет всегда отличалась добросовестностью в исполнении своих обязанностей. Он стоял перед дверью в нерешительности, а потом, собрав силы, налег на нее плечом. Под его слабым напором дверь хотя и медленно, с неохотой, но все же открылась. Громко, словно протестуя, скрипели проржавевшие петли.
Он переступил порог и едва не поскользнулся на каменном полу холла. Наверх вела широкая лестница, теряющаяся в темноте, но все двери в другие комнаты были закрыты.
Ближайшей была дверь в гостиную, там горел свет и были слышны за окном приглушенные звуки проезжавших по шоссе машин. Это, видимо, возвращались домой любители ночных киносеансов. Минуту или две он безуспешно пытался совладать с круглой медной дверной ручкой, но вскоре был вынужден признать позорное поражение и с неожиданной яростью нажал на дверь… и прошел сквозь нее.
В гостиной его ждали домашнее тепло и уют. Он влетел в нее с таким напором, что не смог сразу остановиться, и поэтому проник сквозь массу предметов; небольшой столик с изобилием толсто нарезанных бутербродов и термосом с горячим кофе, сквозь мягкое кресло, огонь в камине и толстую кирпичную, раскаленную огнем кладку стены, и очутился в холодной темной столовой.
Дверь из нее в гостиную тоже была закрыта. Повозившись с ней непослушными пальцами, Гордон вынужден был признать неизбежное. Он должен взять себя в руки и спокойно и осторожно пройти сквозь запертую дверь обратно в гостиную. По пути он с интересом впервые познакомился с внутренним строением дерева.
Уют гостиной, казалось, лишь усугубил неспокойное состояние Гордона. Он бродил по ней, боясь сесть, пропуская через себя веселый огонь камина, который все равно не мог согреть его.
Что должны делать привидения ночью, гадал он.
Наконец он осторожно сел и стал смотреть телевизор. Вскоре машины полуночников разъехались по домам, за окном остались тишина и серый снег. Ему ничего не оставалось, как смириться.
Заметив, что он слишком глубоко ушел в кресло и почти стал его составной частью, он неуклюже постарался выкарабкаться из него. Пытаясь развлечься, он влезал на стол и стоял на нем. Но это не улучшило его самочувствия. Оно становилось все хуже и перешло в отчаяние, а затем, очевидно, во что-то еще худшее.
Может быть, попробовать уснуть?
Возможно.
Ни усталости, ни сонливости он не испытывал, а лишь гнетущую тоску и жажду забвения. Он снова вернулся в холл, откуда широкая лестница вела наверх, в большие темные спальни.
Туда, безразличный ко всему, он и направился.
Он понимал, что все это напрасно. Если привидение не может нормально открыть дверь, то тем более не сможет уснуть на кровати. Пройдя сквозь двери спальни, он лег на кровать, которая, он знал, была холодна, как могила, но он этого не чувствовал. Луна, казалось, вознамерилась не оставлять его в покое и светила ему прямо в лицо. Он лежал с широко открытыми глазами, ничего не чувствуя, даже забыв, что такое сон.
Ужас страшной пустоты придавил его — ужас вечной бессонницы и бессмысленного бодрствования в предрассветные четыре часа ночи.
Ему некуда спешить и нечего делать. Он не может никого разбудить, не испугав беднягу до смерти.
Самым ужасным моментом была встреча на шоссе с Ричардом, его застывшее лицо за стеклом машины. Он вспомнил собственное отражение в ветровом стекле и призрачную тень еще кого-то рядом.
Это настолько потрясло его, что в нем угасла последняя живая и теплая искорка надежды, что все это пройдет.
В ночные часы все кажется странным, но утром, когда он сможет увидеть людей, предметы и вещи, все будет в порядке. Удерживая изо всех сил в своей памяти эти воспоминания, он боялся дать им уйти.
Он видел Ричарда, а Ричард увидел и узнал его.
Нет, из попытки уснуть ничего не получается.
