На бульваре Келлермана, во флигеле, охраняемом от непрошенных гостей как крепость, Пьер и Мари ведут все тот же простой и замкнутый ехбраз жизни. Хозяйственные заботы сведены к самым необходимым. Приходящей работнице поручена вся черная работа. Одна и та же прислуга и готовит кушанья, и подает на стол. Она посматривает на странных хозяев и напрасно ждет какого-нибудь лестного замечания о жареной говядине или картофельном пюре.
Как-то раз она, не в силах больше сдерживать себя, сама напрашивается на комплимент по поводу бифштекса, только что съеденного Пьером с большим аппетитом. Но получает ошеломляющий ответ.
– Разве это был бифштекс? – говорит ученый. Потом успокоительно добавляет: – Вполне возможно!
Даже в дни, насыщенные работой, Мари уделяет время заботам о детях. По своей профессии она вынуждена оставлять детей на попечение прислуги, но пока она сама не удостоверится, что Ирен и Ева хорошо выспались, поели, умыты и причесаны, что у них не начинается насморк или какая-нибудь другая болезнь, Мари не успокоится. Впрочем, если бы она обратила на них меньше внимания. Ирен сумела бы напомнить о себе! Этот ребенок – деспот. Она ревниво завладевает матерью и с неудовольствием переносит ее заботы о маленькой. Зимой Мари делает длинные концы по Парижу, чтобы найти любимые Ирен яблоки – ранет или бананы, и не смеет приезжать без них домой.
Вечера супруги большей частью проводят дома. Надев халаты и ночные туфли, они просматривают свежие научные журналы. Тем не менее их видят и на художественных выставках, а семь-восемь раз в году они бывают на концертах и в театре.
В начале XX столетия в Париже можно было увидеть чудесных драматических актеров. Пьер и Мари ждут проходящих как видение выступлений Дузе. Красноречие Моне-Сюлли, мастерство Сары Бернар трогают супругов меньше, чем естественная манера игры Жюли Барте, Жанны Гранье или внутренняя сила Люсьена Гетри.
Они следят за спектаклем «авангардистов», пользующихся неизменными симпатиями людей университетского круга. В «Творческом театре» Сюзанна Депре играет в драмах Ибсена; Люнье Пое ставит «Власть тьмы». С таких спектаклей Пьер и Мари приходят довольные и… выбитые из колеи на несколько дней. Доктор Кюри встречает их с лукавой улыбкой.
Старый вольтерьянец не признает болезненных переживаний и, пристально глядя на вытянутые лица супружеской четы, обычно говорит:
– Прежде всего не забывайте, что вы туда ходили ради удовольствия!
В ту эпоху склонность обоих Кюри к мистическому в соединении с научной любознательностью заводит их на странный путь: они присутствуют на спиритических сеансах, которые устраивал знаменитый медиум Эузапия Паладино. Они пытаются разобраться в сути явления. Пьер с особой страстью интересуется этими опытами и, сидя в темноте, измеряет «самодвижения» реальных или воображаемых объектов.
Эти опыты озадачивают его беспристрастный ум. В них нет ни строгости, ни закономерности лабораторных опытов. Иногда медиум получает ошеломляющие результаты, и оба ученых очень близки к убежденности. Но внезапно они обнаруживают грубый обман, и тогда снова появляется скептическое отношение. Их окончательное мнение осталось неизвестным. Через несколько лет у Мари совсем исчез к этому интерес.
Супруги Кюри избегают приемов и не бывают в свете. Но не всегда можно отделаться от официальных обедов или же от банкетов в честь иностранных ученых. Поэтому бывают случаи, когда Пьер снимает свою грубошерстную одежду, в какой ходит каждый день, и надевает фрак, а Мари – вечернее платье.
Это вечернее платье служит годами и только время от времени переделывается какой-нибудь портнихой – оно из черного гранадина с рюшевой отделкой на фаевой подкладке.
Какая-нибудь франтиха посмотрела бы на нее с жалостью: Мари невежественна в модах. Но скромность, сдержанность, присущие ее характеру, спасают Мари от зоркого наблюдателя и создают как бы особый стиль в ее внешности. Когда она снимает свою лабораторную одежду, действительно не эстетичную, и надевает «туалет», зачесывает свои пепельные волосы и робко окружает шею филигранным золотым колье, Мари изысканна. Тонкий стан, вдохновенное лицо сразу обнаруживают свою прелесть. В присутствии Мари, с ее высоким лбом, выразительным взглядом, другие женщины не теряют своей красоты, но многие из них кажутся вульгарными и ограниченными.
Однажды вечером, перед выездом, Пьер с необычным вниманием осматривает фигуру Мари, ее шею, ее обнаженные, такие женственные и изящные руки. Какая-то тень грусти, сожаления пробегает по лицу этого согбенного мужчины.
– Жаль… – тихо произносит он. – Как идут тебе наряды! И со вздохом добавляет:
– Но что поделаешь, у нас нет времени…
В тех редких случаях, когда Мари зовет к себе гостей, она прилагает все усилия к тому, чтобы угостить достойно, а пребывание у нее в доме сделать приятным. Озабоченно бродит среди тележек с первой зеленью на улице Муфтар, узнает у хозяина молочной лавки, какие сорта сыра лучше. Затем набирает в цветочном ларьке тюльпаны, лилии… Вернувшись домой, делает букеты, пока служанка готовит несколько более сложные, чем обычно, блюда, а местный кондитер приносит с большой пышностью мороженое.
В этом трудовом жилище самому скромному приему предшествует суматоха. В последнюю минуту Мари осматривает накрытый стол, передвигает мебель…
Да, наконец у Кюри есть мебель! Семейные кресла, от которых отказались на улице Гласьер, пришлись кстати на бульваре Келлермана. Выгнутые оттоманки красного дерева, обитые переливчатым зеленоватым бархатом цвета морской воды, на одной из которых спит Ирен, а также кресла в стиле Реставрации придают изящество гостиной, оклеенной светлыми обоями.
Созывают избранных, проезжающих через Париж иностранных ученых или же поляков, приехавших к Мари с новостями. Чтобы развлечь дикарку Ирен, Мари устраивает и детские праздники.
Рождественская елка, собственноручно украшенная гирляндами, золочеными орехами и разноцветными
