— Откуда я знаю? — Жрица горько усмехнулась.— Я знаю все. В этом мое главное и вечное проклятие. Ты ведь искала меня именно потому, что я — ясновидящая! Они убили моего брата, говорю тебе! Но перед смертью, надеясь на пощаду, Химьяр рассказал им о паломницах все…
— Не могу поверить в то, что Химьяра нет в живых! — воскликнула Соня.
Хутаоса пожала плечами.
— Прошлое, настоящее, будущее… Для меня это одно и то же. Я могу бродить по времени назад и вперед, как мне вздумается. Нет никакой разницы между живым и мертвым. Я могу уйти во вчерашний день, когда брат мой был еще жив, и встретиться с ним там…
Она замолчала. На некоторое время воцарилась тишина, нарушаемая только потрескиванием горящих глиняных ламп.
— Это ты разорвала живот Асару? — решилась спросить наконец Соня.
— Да,— спокойно ответила жрица.— Я приняла обличие огромного белого медведя…
— Белая Тень…— прошептала Соня, содрогаясь.— Хутаоса! Я умоляю тебя о помощи! Мне действительно говорили, что тебе ведомо все. Я хочу знать: что, на самом деле, случилось с моей семьей?
— А что тебе известно об этом?
— Мои родители и два брата погибли в одну ужасную ночь. Аквилонские наемники… Их войска в тот год уходили из Заморы. Наше поместье находилось как раз на границе Хаурана и Заморы. Они пришли туда. Сожгли дом. Убили всех, кто там был. Они схватили и меня, но мне лишь чудом удалось бежать…
— Для меня все эти слова — «Хауран», «Замора», «Аквилония» — пустой звук,— оборвала Соню Хутаоса.— Я слепа от рождения. Нигде, кроме киммерийских гор, я не бывала. «Замора»… Звук капающей воды, что наполняет мою чашу, исполнен большего смысла, чем все эти непонятные для меня названия. Однако если ты сама была там, если ты видела их лица — чего же ты хочешь от меня?
Соня помолчала, собираясь с духом. Эту, главную свою тайну, она не доверяла почти никому. Но сейчас… Сейчас она должна была сказать.
— Да, я видела некоторых из них. И некоторым даже успела отомстить. О, месть моя сожгла их огнем — и оставила мне на губах вкус пепла, я чувствую его всегда. Он преследует меня… Но прежде я считала, что вкус свершившейся мести всегда таков. Я лишь удивлялась, почему покой не возвращается в мою душу. Почему чужие лица продолжают являться мне во сне, а кровь родных все также взывает к отмщению.
— И тогда ты поняла, что месть твоя не завершена,— перебила девушку слепая жрица, и та с трепетом воззрилась на прорицательницу. Хутаосе, воистину, было ведомо все.— Ты осознала, что в тот страшный день тебе открылась лишь видимость вещей, заставившая тебя броситься потом в погоню за призраками?
— О, да! — не сдержалась Соня.— Я была уверена, что кенида Атлия — главная среди них. Она была… она была так омерзительна.— Девушка содрогнулась, вспоминая похотливую предводительницу наемников.— Я была уверена, что ими двигала жажда наживы, обычная жестокость — или, может быть, она сводила с отцом какие-то старые счеты. Ведь он сам был одно время разбойником.
— Но теперь ты узнала, что все гораздо сложнее.
Девушка кивнула.
— Именно так. Я не могу сказать тебе, откуда узнала это, да и неважно… Однако там был еще один человек. Его я не видела. Но именно он натравил кениду на мой дом, как травит зверя в норе охотник. Он…— Соня всхлипнула, вспоминая распятые, изувеченные тела родных, отданную на поругание мать.— Хутаоса! Мои родные погибли страшной смертью! Кто убил их, зачем, почему? У любого злодеяния должна быть какая-то цель! Люди, осквернившие сегодня храм Гаривы, искали легкой поживы. Я должна знать, чего искали те, кто уничтожил мою семью.
— Хорошо, хорошо. Успокойся.
На миг все стихло. В пещере было слышно лишь прерывистое дыхание Сони. Неожиданно погасли горевшие по стенам обиталища Хутаосы лампы. Воцарилась кромешная тьма.
— Смотри,— прозвучал во мраке голос Хутаосы.
Соня не понимала. Куда смотреть? Куда ни глянь — везде непроглядная темень. Внезапно на полу пещеры загорелось яркое пятно. Соня невольно склонилась над ним.
В чаше с водой появилось изображение.
Соня прикусила губу, чтобы не закричать: она вновь увидела свой родной дом, таким, каким он был до того рокового дня, когда все поместье было уничтожено огнем.
Затем появились солдаты. Рослые аквилонцы в плотно сидящих на голове кожаных шлемах, в куртках из плотной вываренной кожи с нашитыми медными или стальными пластинками, а с ними кенида — рослая, одетая с вызывающей роскошью. Они приближались к дому.
— Смотри, смотри,— безжалостно звучал голос Хутаосы.— Ведь ты пришла ко мне для того, чтобы увидеть их лица, все лица, запомнить их до мельчайших подробностей. Теперь не плачь, не проси пощады, не отворачивайся…
Соня не ответила. Все ее тело покрыла испарина. Соню сотрясала крупная дрожь. Она изо всех сил стиснула зубы, чтобы они не стучали. В ушах шумела кровь. Соня поднесла руки к вискам. Она не ожидала, что воскресить в памяти те страшные мгновения, окажется так невероятно тяжело. Она видела, как падают под ударами аквилонских мечей верные слуги, как хохочущий дюжий аквилонец хватает юную Аксум, служанку матери, и, зажав ей рот грязной ладонью, перебрасывает девушку поперек седла… Вот рослый аквилонец в шлеме и черном плаще с вышитым золотом леопардом врывается в дом… Отец Сони, гирканец Келемет, не утративший с годами гибкости и ловкости прирожденного воина, берется за меч и бежит врагам навстречу…
Соня тихо вскрикнула и закрыла лицо руками.
— Не поддавайся слабости,— прозвучал суровый голос слепой жрицы. Хутаоса, хоть и не могла видеть Соню, безошибочно угадывала ее реакцию на все, что та разглядела в волшебной чаше ясновидения.— Ты знала, на что идешь, Соня! Я покажу тебе лица, которые ты должна запомнить. Ради этого горького знания ты преодолела множество преград, пролила кровь и сама подверглась смертельному риску. Не допускай же в свое сердце малодушия и страха! Не позволяй чувствам увести себя в сторону как раз в тот миг, когда ты — у цели!
Соня понимала, что слепая прорицательница пещерного храма совершенно права. Она должна смотреть на убийц своих родителей, запоминая каждую ненавистную черту их лиц. А душа ее должна быть закрыта для любых переживаний. Теперь тот страшный день предстал перед Сониным взором совсем иначе, чем когда ее саму, неосторожно вернувшуюся из столицы в родное поместье, схватили грубые руки наемников, поставив перед хищным взором той, кого она приняла за их предводительницу. Но теперь Соня понимала, что Атлия и ее люди были лишь ширмой для того, что действительно произошло тогда в Салафре. Ибо она видела теперь людей, которые распоряжались этим бесчеловечным действом с самого начала. Видела, как они пытали ее отца, раз за разом о чем-то вопрошая его… Жаль лишь, что магическое зерцало не могло донести до Сони их речей. Но теперь она видела все.
Она попыталась взять себя в руки. Снова и снова показывала ей Хутаоса тех, кого Соне надлежало запечатлеть в своей памяти. Теперь слезы на глазах Рыжей Сони высохли и не туманили больше ее зрения. Трезво и холодно изучала она ужасные картины, раз за разом встающие на гладкой водной поверхности магической чаши-зеркала.
Рослый аквилонец с леопардом на плаще на груди… Вот он улыбается, скаля зубы, вытирает руки, замаранные кровью ее отца… Озирается по сторонам… Видит бегущего к нему юношу с мечом в руке — это Хункар, старший брат Сони. Но аквилонец куда искуснее во владении клинком. Один ловкий выпад — и юноша валится наземь, зажимая страшную рану на животе. Наемник перешагивает через него, небрежно махнув рукой своим подельникам, те бросаются к раненому, намереваясь подвергнуть его пыткам, пока он еще может говорить. А аквилонец направляясь к женщине… К красивой ванирке с пышными светлыми волосами… Еще двое аквилонских солдат торопливо поджигают дом… Труп старого конюха… Из конюшни выводят лошадей, в том числе и гнедого Ватара, любимца Сони… Кони испуганно ржут, прижимая уши…
Пушистый белый пес со стрелой в боку повизгивает от боли… Проходящий мимо аквилонский головорез бьет издыхающую собаку ногой… Где-то вдали бесчинствует с остатками отряда Атлия, перерывает сундуки в поисках золота — но она явно не главная здесь. Она вжимает голову в плечи, когда
