Андрей Дмитриевич никогда не жаловался, почти никогда не говорил в сослагательном наклонении 'если бы да кабы'. А тут в личном письме фраза, вынесенная в заголовок этого пункта. Ведь то, что делала Елена Георгиевна, — это тоже ноу-хау. И не исключено, что ее усилия добиться госпитализации Сахарова в Москве могли бы увенчаться успехом, если бы были поддержаны, если бы было организовано 'кумулятивное сжатие' в эту точку. Мне тогда пришлось довольно много разговаривать на эти темы. К сожалению, должен сказать, что некоторые коллеги в этом деле снова проявили непонимание: осуждали Елену Георгиевну за то, что она аггравирует ситуацию, пользуясь своей болезнью. А позже осуждали за то, что Сахаров голодает за нее.
Письмо Сахарова я получил 2 июля 1983 г., а на следующий день «Известия» публикуют заявление академиков А.А.Дородницына, А.М.Прохорова, Г.К.Скрябина и А.Н.Тихонова (см. в [1,14]). И началось. А после публикации в июле в «Смене» чудовищных, откровенно клеветнических глав из книги Н.Н.Яковлева включился какой-то безотказный, так называемый геббельсовский, механизм пропаганды. Даже от, казалось бы, умных и порядочных людей приходилось слышать в адрес Елены Георгиевны такое… Не говоря уже о 'широкой народной массе'. (Думаю, что эти взятые в кавычки слова на самом деле имеют мало смысла. Любой народ состоит из личностей, индивидуальностей. Но тогда это была 'масса'.)
В своей книге «Постскриптум» [14] Елена Георгиевна вспоминает, что поток гневных писем доходил до 130 в день. Было немало угроз, особенно в ее адрес. 'А нам угрожают на рынке, и когда выходишь на балкон, на улице скандалы — было все. Кажется, только не били. И как апофеоз — погром, который мне устроили в поезде 4 сентября, когда я ехала из Горького'. Я каждый раз встречался с Еленой Георгиевной, когда она приезжала в Москву, слышал от нее много рассказов обо всех этих событиях и свидетельствую: никогда она не говоpила об этих людях с раздражением, а тем более со злостью — всегда только с сожалением, с ясным пониманием того, кому и зачем надо разжигать все эти страсти, доводить людей до такого состояния. В этом они с Андреем Дмитриевичем очень похожи.
До сих пор мы говорили о том, как помочь Сахарову. Но давайте посмотрим с другой стороны — как он помогал всем нам. Итак, о ноу-хау Сахарова в стратегических вопросах, о ракетах — в шахтах и на колесах, каждая из которых может уничтожить Париж, Лондон или Москву. Теперь некоторые из них в соответствии с достигнутыми международными соглашениями уничтожаются. О таком чуде нельзя было и помыслить в 1983 году. Чудо это неотделимо от начала перестройки в СССР. Что подвигло советский «застойный» политический механизм на такое противоестественное для него поведение? Я говорю именно об СССР, так как на Западе, в США при их открытости готовность СССР на реальные переговоры автоматически приводит к падению авторитета консервативных кругов и наступлению 'миролюбивых сил'. (В частности, так случилось в отношении так называемой программы 'звездных войн', когда Правительство СССР по предложению Сахарова отказалось в 1987 г. от принципа «пакета», увязывающего эту программу с другими соглашениями. Очень быстро после этой уступки со стороны СССР Конгресс США стал урезать ассигнования на СОИ.) Но обратное неверно, в закрытом обществе другие законы и готовность противоположной стороны на уступки лишь наращивает аппетиты.
Огромная опасность была в том, что даже в условиях, когда СССР в конце 70х нарушил стратегическое равновесие, приняв на вооружение сотни мобильных ракет с ядерными боеголовками средней дальности СС20,- даже в этих условиях западные очень влиятельные научные, либеральные круги видели главное зло в собственном милитаризме. Тем самым они объективно выступали в роли союзника советского военно-промышленного комплекса, союзника всего самого «застойного», что есть в СССР, и в роли противника будущей перестройки. К ним обращено письмо Сахарова 'Опасность термоядерной войны' — ответ профессору Сиднею Дреллу, см. в [1,21]. Написанное в феврале 1983 г., оно было опубликовано только в июне — с третьей попытки. Два раза письмо бесследно пропадало где-то между Москвой и США. Почему? Тоже, между прочим, вопрос для будущих историков. Третий раз Елена Георгиевна вывезла его из Гоpького, как я уже говорил, в мае, через две недели после перенесенного инфаpкта.
В ответе Сиднею Дpеллу Андpей Дмитpиевич пpямо пpизывает к реализации 'двойного решения' НАТО (ответ на советские СС20) и выделению Конгpессом США средств на строительство новых шахтных ракет МХ. Разумеется, когда читаешь письмо целиком, то видишь насколько это аргументировано и направлено к будущему сокращению вооружений, к предотвращению термоядерной катастрофы. ('Запад на этих переговорах (о ядерном разоружении.-Б.А.) должен иметь что отдавать! Насколько трудно вести переговоры, имея „слабину', показывает опять история с „евроракетами'…'; 'В заключение я еще раз подчеркиваю, насколько важно всеобщее понимание абсолютной недопустимости ядерной войны — коллективного самоубийства человечества …[28]') Но советскому человеку полный текст «Письма» не давали, а сами по себе эти призывы Сахарова к установке ракет с ядеpными боеголовками, нацеленных на советские города, многими искренне воспринимались как кощунственные. Да кто здесь до гласности и перестройки знал, что такое наши, условно скажем, генералы (на самом деле, конечно, бери выше). А Сахаров знал и не имел тут никаких иллюзий, и говорил то, что считал необходимым, не щадя «патриотических» и тому подобных чувств. Так же он поступил в 1989 г., когда заявил о необходимости расследования сообщений о сознательном уничтожении «своих» в Афганистане. И травля на Первом Съезде в июне 1989 г. и некоторые публикации (например, статья В.Бушина в 'Военно-историческом журнале', № 11, 12 за 1989 г., получившая в 1990 г. первую премию Министерства обороны) очень похожи на травлю 1983 г. с той разницей, что тогда основной удар пришелся на Елену Георгиевну.
Было ли услышано мнение Сахарова за рубежом? В условиях нарастающей оппозиции политике Рейгана выступление Сахарова, по-видимому, имело огромное значение. В сущности, он поддержал Рональда Рейгана в его борьбе с 'империей зла', что в конце концов привело Рейгана и Горбачева к столу переговоров, а Рейгана еще и в Москву на Красную площадь. Такова диалектика, которую Андрей Дмитриевич хорошо понимал и многое предвидел.
Удалось ли Сахарову убедить своих непосредственных адресатов, в том числе коллег из Федерации американских ученых, FAS? Мне кажется, что нет, не удалось. Во всяком случае, директор FAS профессор Джереми Стоун (который немало сделал, чтобы помочь Сахарову) писал в мае 1984 г.: 'Мартовская, 1983, речь президента Рейгана, в которой он объявил о программе „звездных войн', была такой анафемой для целей Федерации и ее позиции в поддержку соглашения по ПРО, что мы не могли более соблюдать длившийся уже три года бойкот контактов с советским посольством (бойкот в защиту Сахарова. — Б.А.). Мы также ответили на открытое письмо советских ученых в поддержку договора по ПРО и предложили осенью посетить Москву для проведения переговоров и дискуссий с АН СССР по ключевым аспектам гонки вооружений' [22]. Вот она — проблема «наивности», ее старался решать Сахаров. С кем они собрались разговаривать? С той самой Академией, которая сама завязана с военно-промышленными министерствами,
