наводили на мысль о регулярных занятиях в тренажерном зале. Участки его кожи, не защищенные одеждой, радовали взор изумительным золотистым загаром, который бывает только у натуральных блондинов. «Южный» Клишин походил на спелый персик. Аппетитный, сочный, покрытый золотистым пушком. Так и хотелось его съесть.
«Черт его знает, зачем он писатель? Нижнее белье бы лучше по телевизору рекламировал, или презервативы! Бывает же такое!» — мелькнула мысль, пока Михин вставал из-за стола, чтобы отобрать фотографии.
— Ох, и долго же вам придется устанавливать, ху из ху здесь! — позлорадствовал Алексей. — Запаритесь, бедняжки!
Очутившись в кухне, он еще раз бросил взгляд на мертвое тело: смерть съела с лица яркие краски, а значит и составляющие суть его редкой фотогеничности и физической привлекательности. Желтое, синее, алое, белое… Клишин подурнел. Лежал на полу серый, тусклый и стало заметно, что рот у него великоват, нос не слишком-то ровный, лоб чересчур выпуклый, а глаза не очень-то и большие.
Алексей подписал протокол. Все, что положено, они сделали. Остается надеяться, что раскроют убийство по горячим следам. У такого мужчины должно было быть много врагов. Брошенные им женщины, обманутые мужья…
В калитку Леонидов не пошел, к чему делать крюк? Свернул с асфальтовой дорожки к покосившемуся забору и перемахнул на ту сторону. Саша, нагнувшаяся над грядкой, ойкнула испугано и распрямилась:
— Ты что?! Пугаешь меня!
— Представляешь, твоего замечательного соседа убили!
— Леша, Леша! Не может быть!
— А чего это ты так разволновалась? Клишина, что ли, жалко?
— Жалко конечно! Но я не о Паше. Ты на себя посмотри!
— А что?
— Узнаю этот блеск в глазах. Отвратительно! Неужели не прошло? Не наигрался в «казаки- разбойники»?
— Да с чего ты взяла? — пробормотал он.
— Тебя просто распирает влезть в это дело. Я же вижу! — в сердцах сказала жена. — Не смей! Слышишь?
— Не собираюсь я никуда влезать, — надулся Алексей.
— Да? Правда?
— Ну конечно, дурочка! Я уже сказал, что ничего не знаю, что мы с тобой крепко спали. Они сами во всем разберутся. Или не разберутся. Какая мне разница? Хотя, черт возьми, какое же интересное дело! Нет, ты подумай! Он сам написал, что его отравили! И именно цианистым калием!
Прочитанный отрывок из «Смерти на даче» произвел на Алексея неизгладимое впечатление. Неужели же человек заранее знал, кто его отравит? И знал, чем?
Но почему же он тогда пил из бокала? Все это очень и очень странно. Где бы добыть оставшуюся «Смерть»?
2
День прошел спокойно. После полудня «гости» Клишина уехали, за забором стало тихо. Алексей же провел остаток дня в огороде, где были разбиты грядки с овощами и зеленью. Уехавшая в санаторий мама наказала сыну пропалывать их и надеялась, что до ее приезда они не слишком зарастут сорняками. Леонидов невольно хмыкнул. Коммерческому директору копаться в земле? На кой ему эта морковка? И помидоры в теплице? Все закончится так же, как и всегда: если будет жарко, огурцы засохнут, холодно и дождь — сгниют. Помидоры съест тля, капусту — гусеницы белых бабочек, которые так и называются «капустницы». Потом те же гусеницы доедят то, что не доела тля. Уважал он только кабачки, которые почему-то вредители не едят. Поэтому овощи вырастают до гигантских размеров, а после раздаются тем соседям, которые умнее остальных. То есть вообще ничего не выращивают, а имеют то же, что и они — кабачки. Но это было его субъективное мнение, которое жена не разделяла. И, несмотря на запрет, старалась пропалывать грядки тайком. Чтобы не допустить этого, Алексей принес в сад раскладушку и, раздевшись до плавок, растянулся на ней. Вокруг были сплошные цветущие одуванчики, а в голове то, что остается от них после цветения — белый пух. Мысли его были невесомые и из породы сорняков. «Родное Подмосковье — это зона рискованного земледелия. Так почему я каждый год должен рисковать своим здоровьем и деньгами? Семена купи, пленку на теплицу купи, отраву для тли купи… Универсальной нет. То, отчего дохнут муравьи, не действует на бабочек. На тлю не действует ничего, кроме дихлофоса, который в свою очередь действует на помидоры. Помидоры становятся несъедобными. Я с места сегодня не сдвинусь. Воды в Душ натаскаю, когда будет не так жарко. К вечеру. А терраску фанерой забьет Серега Барышев. Ему в удовольствие, он по деревне скучает…»
За такими крамольными мыслями и застукала его Саша:
— Лежишь?
Он вздрогнул и открыл глаза:
— Да. А что?
— Я знаю, о чем ты думаешь, Лешка.
— О чем?
— О смысле жизни, вернее, о бессмысленности своей сегодняшней работы на блага будущего урожая. Где лопата?
Мать честная! Ему ж велено сделать грядку! Надо кого-то там рассадить. Слова «посадить» и «рассадить» для Леонидова всегда были одушевленными. Он слишком долго занимался криминалом.
— Так, где же лопата? — снова спросила Саша.
— Близко, — сказал он, зевнув.
— Достаточно близко для того, чтобы ее схватить, когда на горизонте появится жена, но совершенно недостаточно для того, чтобы дело сдвинулось с мертвой точки.
— Ах, отстаньте, Александра Викторовна! Мы принимаем солнечные ванны! Я куплю тебе огурцов. Столько, сколько захочешь..
— Мне приятнее есть, когда свое.
— Тогда съешь меня. Я — свой. Родной и близкий.
— Леша, Леша…
— Ешь меня поедом, родная, только не заставляй копать землю.
Жена улыбнулась, простила и сказала:
— Пойдем ужинать, а?
— Уже ужинать? — жалобно воскликнул он. — Разве вечер?
— Что, жалко день?
— Еще бы! Как быстро выходные проходят! А тут еще этот твой сосед…
Пока Александра ставила на стол вареную картошку, посыпанную молодым укропом, салат из помидоров-огурцов, селедочку и початую бутылку водки, Алексей задумчиво рассматривал цветы на клеенке и молчал.
— О чем думаешь? — Саша, наконец, села за стол.
— А Сережка? — очнулся Леонидов.
— Он наспех поел и умчался на тот конец поселка, к другу.
— Ему здесь хорошо?
— Любому ребенку за городом хорошо. Так о чем ты так задумался?
— Да я все насчет писателя…
— Все-таки задело?
