Он подошел совсем близко и улыбнулся. Валя, не отрываясь, смотрела в темно-карие, почти черные глаза. Как он похож на киноартиста! Весь, словно сошедший с голубого экрана, с изысканными манерами, тонкими пальцами и взглядом, ради которого миллионы женщин приникают к телевизору, заслышав знакомую мелодию. Словно дудочка крысолова манит их в глубокий омут, вынырнуть откуда и выплыть уже невозможно.
— Мы договоримся, — уверенно сказал Эдик. — Думаю, тебе давно приелся серый быт, скулящие больные, ночные дежурства, деспот — главврач, муж, который только и знает, что, придя с работы лечь на диван перед телевизором и потребовать ужин. А усталость так и наваливается, и послать бы его к черту, но другого-то нет. И впереди никакого просвета.
Он знал про Валю все. Кроме последнего, что муж уже не приходит с работы, а просто лежит целый день на диване, но все равно требует, чтобы жена готовила еду, и убиралась в квартире, и стирала, и гладила, да еще и деньги зарабатывала. Но совершать ради него все эти подвиги, не много ли чести? Вот ради такого, как Эдик, дело другое. А почему бы нет, собственно? Если ее, Валю, приодеть, причесать, накрасить, из них с Эдиком получится неплохая пара. Воображение вмиг нарисовало его молодую жену, прикованную к постели, и парочку, припеваючи живущую на ее деньги. До поры до времени, пока можно будет обойтись и совсем без жены. А дальше… Дальше! Валя сладко вздохнула:
— Что я должна делать?
— Во-первых, скажи мне, кто просил тебя убить Марусю?
— Я все расскажу, только уж и вы… ты мне помоги.
Она заглядывала Эдику в глаза, и думала про себя — это не дом, а самая настоящая золотая жила! Теперь вперед, намывай золотой песок, откапывай самородки! Уж повезло, так повезло!
Валя решила прибраться в кабинете. Дело к вечеру, ужинать они вряд ли будут, если только чаю попьют, милиция вместе с прокуратурой уехали, тело хозяйки увезли в морг. Можно по-быстрому навести порядок, вихрем пронестись по дому, смахнуть пыль с мебели, шваброй-лентяйкой протереть пол в коридорах. А завтра встать пораньше, приготовить завтрак. В комнатке Ольги Сергеевны есть вторая кровать, там Вале и отвели место. Ничего, придет время, переселится в настоящие хоромы. Теперь все будет хорошо.
И Валя начала смахивать пыль со стола в кабинете. Глянула мельком на полустершийся меловый контур и не испугалась, навидалась на своем веку смертей, только подумала: надо бы завтра ковер почистить, а то нехорошо получается. И тут услышала за стенкой шум. Подняла голову — дверь в соседнее помещение была приоткрыта. Что там? Воры?
Она осторожно подошла к двери, открыла ее и заглянула:
— Эй! Кто здесь? Эй!
Стало не по себе: а вдруг и в самом деле воры? Что делать?
— Эй! — негромко повторила Валя.
По-моему, больше испугался этот человек, не она. Смутился, кашлянул, стал переминаться с ноги на ногу, а на них женские тапочки с пушистыми розовыми помпонами. Смешно!
— Простите, Бога ради. Я здесь… Кхе-кхе…
— Вы кто?
— Веригин. Эраст Валентинович Веригин.
— А-а-а… Родственник? Я вас в больнице не видела.
— Гость. Я в этом доме гость.
— А это что? — Валя кивнула на папку, которую Веригин неловко прижимал к себе.
— Это… кхе-кхе… Рисунки.
— Ваши?
— Я тут посмотреть хотел. Видите ли, покойный Эдуард Олегович был моим другом, и я… заинтересовался, так сказать.
— Я тут прибраться хотела. Надо?
— Что вы! Что вы! Здесь, в студии, никто ничего не трогает!
— Ну, как хотите.
Он все так же нервно переступал ногами в нелепых женских тапочках с розовыми помпонами. Валя пожала плечами и спросила:
— Чай пить будете?
— Чай?
— Ну, я не знаю, как в этом доме заведено. За одним ли столом собираются, или по одиночке на веранду ходят. Если хотите, то я…
— Нет, нет, не беспокойтесь! Бога ради не беспокойтесь! Я сам, все сам!
Валя вышла из студии, оглянувшись на пороге еще разок. Веригин прижимал к себе огромную папку, неловко моргал, но, кажется, ни за что на свете не решился бы с ней расстаться…
…— Эдик, постой!
— Чего тебе, Настя?
— Как ты груб!
— После того, что ты натворила? Груб?
— А что я натворила, что? Ведь это ты послал меня в кабинет, за пистолетом, ты!
— Но стрелять в отца я тебя не просил.
— Я стреляла? Я!?
— А кто?
Пауза.
— Тетя умерла. Что теперь делать?
— Ну, тебе теперь достанется хорошая трехкомнатная квартира, несколько картин знаменитого художника, куча всякой рухляди. Поздравляю. Не супер, но и не сказать, что совсем ничего. На первое время хватит.
— Да? А этот дом?
— Придется отсюда уехать. Ты теперь не член семьи.
— Ты же обещал на мне жениться! Обещал!
— Как я могу жениться на женщине, убившей моего родного отца? — Эдик с иронией вздернул брови. — Это неэтично. Я тебя прощаю, Настя, но любить отныне не могу.
— Ты… ты… Это не твои слова.
— Раз я их говорю, значит, теперь мои. Хватит, Настя. Дело сделано, и забудем об этом. Отблагодари шофера, он тебе алиби обеспечил.
— Вот значит как! Тетя Нелли мне говорила, а я не верила! Но ты забыл, что я была в студии, когда они с дядей ругались!
— Ну и что?
— А то. Тетя Нелли спросила: «Откуда у тебя этот пистолет?» И когда дядя ответил, знаешь, что она сказала?
— Что?
— «Мне знаком этот пистолет, я не в первый раз его вижу». Она все вспомнила про «Деринджер». И дядя начал рассказывать. Знаешь, о чем?
— Не может быть, чтобы это был тот самый пистолет! Просто не может быть! Таких совпадений просто не бывает!
— Каких совпадений?
— Так о чем они дальше говорили?
— А ты не догадываешься? Я не сразу ушла, только тогда, когда все поняла. Да, я была в гараже, была! Я сидела там и ревела! Они ужасные вещи говорили. О тебе и…
— Ну, все, все, хватит, Настя. Помолчи.
— Мне милиции это надо рассказать?
