Оболенский.
— Как это платил? — заволновалась Вера Федоровна. — Какие деньги?
— А вы думаете, он из благородства вас столько лет не трогал, рецидивист Кувалдин? Не трогал, потому что денежки регулярно получал. До последнего времени. Георгий Эдуардович был человек наивный, беспомощный, давить на него было легко. А теперь Кувалдин понял, что ничего этого больше не будет. И что мы докопаемся насчет того, что у него был мотив убить Листова, и дело на него повесим. Были они знакомы? Были. Листов мог отказаться платить шантажисту, тот его и убил в запальчивости. Вот Кувалдин и поспешил алиби свое сообщить. Мол, есть свидетели, что был в тот день дома, спал, напившись, на пару с приятелем.
— Георгий Эдуардович платил… — Вера Федоровна словно зациклилась на этой мысли.
— Да бросьте! После того, как Нелли Робертовна поссорилась с Георгием Листовым, она поднялась наверх, в свою комнату. А вы спустились по лестнице, потому что хотели с ним отношения выяснить. Насчет наследства, которого он собирался лишить вашего сына, Эдуарда Оболенского. Слово за слово, и Листов, видимо, сказал, что знает правду, и скрывать ее больше не намерен. Вы испугались, схватили пистолет и выстрелили в него. Ольга Сергеевна Старицкая, кстати, рассказала о своих подозрениях насчет Эдика. О том, что Маруся Кирсанова может быть у него, и эти двое собираются пожениться. Ведь так, Оболенский? Собирались?
— В нашей стране что, запрещены законные браки между влюбленными?
— Не запрещены. Но о любви тут и речи нет. Конечно, мать знала о ваших планах. Зачем делить наследство на двоих, тем более что Георгий Эдуардович Листов все уже решил насчет старшего сына? Вы, Оболенский, сами хотели убить его, потому и послали Настю в кабинет за пистолетом. Хотели на нее свалить, да? Но Настю спугнули, она спряталась в студии, подслушала разговор, а потом побежала в гараж, реветь. Передумала красть для вас пистолет, поскольку узнала, что он и так ворованный. А тут Вера Федоровна появилась в кабинете. После того, как вы выстрелили в бывшего мужа, Вера Федоровна, вы через студию вышли в сад, потому и появились в кабинете последней. Пытались успокоиться, прийти в себя. Да и шаль, которую забыли на лавочке, пригодилась. Кровь-то, поди, брызнула на блузку?
— Ложь!
— Кстати, куда вы ее дели? Пока все суетились, да по дому бегали, вы успели быстренько переодеться. А под шалью никто этого и не разглядел. Я уверен, что блузку уничтожить вы не решились, пятна замыли холодной водой, и все. А где перчатки? На них должны были остаться следы пороха, потому вы их сразу сняли. В саду бросили?
Вера Федоровна побледнела.
— Вот вам и улика,— торжествующе сказал капитан Платошин. — Теперь прочешем все, не переживайте. Да, Вера Федоровна. Столько лет разыгрывать из себя светскую даму, это знаете ли… А меж тем вы на дому платья и костюмчики дамочкам перешивали из старья, чтобы концы с концами свести, возились с линялым барахлом своими собственными аристократическими ручками. Пригодилось швейное ПТУ, Вера Федоровна? А?
— Вера, ты занималась перелицовкой? — взялась за сердце Олимпиада Серафимовна. — Ох!
— Клевета!
— Вас что, с клиентками свести? Им-то вы уж точно ничего не говорили о своих аристократических предках.
— Вера, ведь это ты сказала мне про ампулу, — спохватилась вдруг Наталья Александровна. — Ты знала про нее. Значит, это ты, Вера, отравила… Ах, вот оно что!
— Нелли Робертовна узнала пистолет. Ведь именно от него и потянулся след. Такое оружие, с огромным прошлым! Нам и справочку подготовили. Вот.
Платошин достал из кармана бумагу, развернул:
— Ага. В конце девятнадцатого века юный наследник огромного состояния решил совершить романтический вояж на Дикий Запад. В Марселе сел на пароход и отбыл любоваться тамошними пейзажами. Через полгодика он вернулся с массой впечатлений и пистолетом «Деринджер», прихваченным так сказать на память о волнующих приключениях. Спустя долгие годы он унаследовал-таки свое состояние, но грянула революция. Граф уехал в Париж, а куда ж еще? А вот кое-что из его состояния осталось в России. И до шестьдесят четвертого года хранилось у его внучки, которую вы, Вера Федоровна, с Кувалдиным и грабанули. А заодно присвоили себе и ее аристократических предков и все эти милые словечки. Ма шер, кес ке се. Вы хотя бы знаете, что все эти слова означают?
— Да-да, я теперь вспоминаю, — наморщила лоб Олимпиада Серафимовна. — Недавно, за столом, Жора сказал точно такую же фразу, обращаясь, к Вере: «Ты хотя бы понимаешь значение всех этих слов?» О, Господи! Я все еще не могу поверить! Столько лет! Но почему мне ничего не сказал? Почему?
— Лучше бы сказал, — буркнул Платошин. — Короче, Эдуард Оболенский продал пистолет своему приятелю в частную коллекцию, а тому вдруг срочно понадобились деньги. Он перепродал «Деринджер» одному известному… Не будем говорить кому. А тот в свою очередь решил сделать презент к свадьбе сыну одного влиятельного чиновника. И вот этот-то молодой человек и есть родственник особы, на которой Георгий Эдуардович Листов собирался жениться. В той семье все уже рассчитали: и наследство Листовых, и громкое имя, которое будет весьма кстати, и связи. Георгия Эдуардовича взяли в оборот. А пистолет будущий родственник собирался продать, потому как вообще не коллекционирует оружие. Он бабочек коллекционирует, зачем ему какой-то «Деринджер»? Таким образом, описав круг, антикварное оружие вернулось в дом. И все это очень невесело. Вы, Вера Федоровна очень испугались, что будут раскручивать эту историю. Хотя до истины мы бы все равно докопались, с помощью Нелли Робертовны или без нее… Что, Ольгу Сергеевну очень хотелось с дороги убрать? Вы же понимаете, что, стань она хозяйкой, вы бы в этом доме вместе не ужились. Алевтина Васильевна старшую сестру очень уважает, она бы не стала менять установленные той порядки. Как, Вера Федоровна? Ну, воровать вам не привыкать. Ампулу-то стянули, признайтесь?
— Докажите.
— Я видел, как она заходила в комнату тети Нелли, — сопя, признался Егорушка.
— Ах, мы опять подглядывали! — презрительно сказал Эдик. — Я же тебя предупреждал.
— А у тебя мать воровка, — торжествующе сказал Егорушка. — И это она отравила тетю Нелли. Вот.
— Да чтоб вы все сдохли, — прошипела Вера Федоровна. — Все.
— Ну, зачем же так-то, — вздохнул капитан Платошин. — Значит, будем считать, что финита ля комедия. Кес ке се, Вера Федоровна?
— Шут. Комедиант.
— Да уж куда мне до вас! Однако, сумерки уже. День какой длинный, а? Давайте двигать до места. Леша, проводи даму в кабриолет.
— А сестра? — спохватилась Алевтина. — Ольга как же?
— Ольга Сергеевна завтра будет дома. Мы уж ее задержали для очной ставки. Про ампулу надо выяснить все до конца.
— Ох! Завтра? — напряглась Олимпиада Серафимовна. — И что ж будет?
— А это уж вам виднее, — пожал плечами капитан Платошин. — Разберетесь как-нибудь… Постойте? Это кто идет? Девушка какая-то.
— Господи, да это же… Маруся! — ахнула Алевтина Кирсанова. — Ну, я ей сейчас задам!
Увлеченные разговором, они и не заметили, как девушка подошла к дому. А Маруся Кирсанова легко взлетела на веранду и обиженно протянула:
— Никто не встречает… Ну, привет всем!
— Где ты была?! — грозно воскликнула мать.
— Гуляла. Ту ти, ту, ту, ту. Корнет, приветик! Может мне передумать и все-таки выйти за тебя замуж? Ты красавчик, честное слово!
— Постойте-ка, — спохватилась вдруг Наталья Александровна. — Если Маруся не дочь Эдуарда Листова, как же тогда быть с завещанием?
— Что-что? — фыркнула Маруся. — Не дочь? Ха-ха!
— Ну, насколько я в курсе, это теперь не имеет никакого значения, дочь или не дочь, — сказал
