— Леня, где ты?! — закричала Настя. — Иди же сюда!
Я увидел, как она нетерпеливо переминается с ноги на ногу на крыльце и дергает за ручку двери.
— Иду.
Я поднялся на крыльцо и вставил в замок ключ. Со скрипом, но он повернулся, и тяжелый амбарный замок оказался у меня в руках. Дверь открылась, мы вошли. Внутренняя отделка хором была скромной, но все необходимое имелось. Стол, стулья, диван. Полы целы, двери на месте. И даже печь побелена. Настя тут же кинулась к лестнице и поднялась на второй этаж. Я же стоял и смотрел в угол, где висела старая икона. Прежние хозяева вряд ли бы оставили ее здесь. Икону повесил Сгорбыш. Я уже знал, где находится то, что мне нужно. Наконец я дошел до конца лабиринта. Последнее звено цепи, ключ, отомкнуло замок. Теперь все в моих руках…
— Настя? Ты где?
— Наверху!
Я поднялся на второй этаж. За день солнце раскалило железную крышу, и на втором этаже было душно. Но за ночь воздух остынет, и мы можем замерзнуть. Хотя вряд ли. Я посмотрел на жену и улыбнулся. Нет, мы не замерзнем.
— Здесь все есть! — заявила Настя.
— Завтра надо будет съездить в город. Заказать машину и привезти холодильник, телевизор, микроволновую печь и…
— Господи! Зачем тебе все это?
— Не мне — тебе.
— Здесь есть электрическая плита с двумя конфорками. Я справлюсь.
— Тебе здесь и в самом деле нравится? — Я с сомнением осмотрелся. На втором этаже почти не было мебели. Бездна пустого пространства, пол покрыт толстым слоем пыли.
— Конечно! Здесь есть главное — ты!
После этих слов мы бросились на шею друг другу и стали страстно целоваться. У нас ведь медовый месяц. А вокруг — никого. Даже старые ели деликатно отвернулись от окна. Надо бы завести собаку. Огромную собаку…
День прошел незаметно. Настя хлопотала по хозяйству, я пытался ей помогать. Но больше мешался. Мне нравилось, что она так ловко со всем управляется. Вскоре к нам заглянули соседи, и я поинтересовался криминальной обстановкой в окрестностях.
— Все тихо, — заверили меня. — Здесь даже зимуют.
— Зимуют? — удивился я.
— Ну да. А если вам нужен сторож, зайдите в крайний дом. Это недорого.
…Настя была в старых джинсах и футболке, я — в шортах, голый по пояс. Мы как-то враз одичали и слились с пейзажем. На крыше баньки я приметил бак, выкрашенный черной краской, — чтобы на солнце нагревался. Оказалось, что можно принять и душ. Вода лилась еле теплая, но я мужественно терпел неудобства. Настя же всего этого, казалось, не замечала. Она была так счастлива!
Часам к одиннадцати мы угомонились и улеглись в постель. Старый диван скрипел, но вокруг не было ни души, никто не мог этого слышать. Я дождался, пока Настя уснет, и спустился вниз.
Я аккуратно снял икону. За ней оказалась полочка, на которой лежал плотный сверток. Я взял его и повесил икону на место. Положив сверток на стол, я долго смотрел на него. У меня было плохое предчувствие. Я все еще не мог понять: нужно мне это или нет? Казалось, что сейчас я переступлю невидимую черту, и мир расколется на две части: до и после. И что мне со всем этим делать? Может, выкинуть все к черту и забыть?
Но я решился и разорвал бумагу. Руки мои слегка дрожали. «Спокойно-спокойно-спокойно…» На стол выпала пачка фотографий, негативы и письмо. Так и есть: Павел Сгорбыш оставил мне послание.
Первым делом я взялся за письмо.
«Здравствуй, сынок!
Меньше всего на свете я хочу, чтобы ты это прочитал. Может быть, поэтому я так запутывал следы? Мне и хотелось, чтобы ты узнал правду, и не хотелось. Я все надеялся, что тебе будет не до того. Ну зачем тебе старый спившийся фотограф? Разве тебя может волновать его судьба? Даже если он решил умереть, но так и не отдать те проклятые снимки. Не надо думать, что я герой. Я — трус. Мог бы стать знаменитым фотографом и прожить свою жизнь как-нибудь иначе. Заработать кучу денег, прославиться, стать уважаемым человеком. Мне бы хотелось, чтобы ты мною гордился или, по крайней мере, уважал. Но какое уж тут уважение!
Жил я скверно: много пил, бегал с места на место, гулял, и вообще, я человек слабый. А потому мне сейчас стыдно. Стыдно, что я стал таким, и когда мы встретились… В общем, я давно махнул на себя рукой. Пьяница, неудачник. Без пяти минут пенсионер. Жизнь кончена, а вроде и не начиналась. Все переменилось, когда я узнал, что у меня есть сын.
Не буду врать. Не хочу. Что бы я сделал, если бы узнал, что у нас родился ребенок? Женился бы я на твоей матери? Вряд ли. Ни у нее, ни у меня не было ничего, кроме двух коек в разных общежитиях, ведь мы оба приезжие. Сомнительные перспективы. Я уже тогда выпивал, и она не очень верила, что я добьюсь успеха. И правильно! Если бы я на ней женился, то сделал бы ее несчастной. Я всегда был человеком легкомысленным, и, честно сказать, не для семьи. Пьяница, гуляка. В общем, не тот, кто ей нужен. Не могли мы быть вместе. Ну не могли! Пойми меня правильно, сынок!
Я думаю, ты хочешь узнать историю нашего знакомства. Это случилось тридцать лет назад или чуть больше. Ведь тебе тридцать! Я даже не знаю точной даты твоего рождения. Отец, называется! В то время я окончил институт и получил работу в солидном издании. Но с испытательным сроком. Все зависело от меня, а я, как ты уже знаешь, склонен к выпивке, а порою пускаюсь в загул. Дали мне койку в общежитии, временную прописку, и я стал думать: что бы мне такого сделать, чтобы прославиться? Мне была нужна модель. Женщина, не просто красивая, а муза!
Я пошел в театральное училище, где как раз шел набор на первый курс. Красавицы со всей страны съехались в Москву в надежде стать актрисами. Я крутился среди абитуриенток, высматривая ту, которая должна была стать моей музой.
И я встретил твою мать. Ей было восемнадцать, один раз она уже провалилась на экзаменах и приехала вновь попытать счастья. Хороша, как ангел. Высокая, длинные светлые волосы, огромные глаза. Но, видимо, одной красоты мало. Нужен еще талант, а его-то у нее как раз и не было. Ее не приняли и во второй раз. Я помню, как она с возмущением говорила об одном из членов экзаменационной комиссии, чье покровительство отвергла.
Я предложил ей фотосессию. Она согласилась, но не сразу. Мне долго пришлось убеждать ее, что я порядочный человек и хочу только сделать серию снимков. В общем, она согласилась мне позировать. Вот тут все и началось!
Мы сами не заметили, как влюбились друг в друга. Через какую-то неделю уже жить друг без друга не могли. Она решила остаться в Москве и пошла работать на стройку, лишь бы получить временную прописку и койку в общежитии. Я ничего не мог для нее сделать. Зарплата у меня мизерная, да и времена тогда были другие. Без постоянной прописки ни кооператив построить, ни квартиру снять…
Встречались то у нее, то у меня. А в основном в фотостудии. Сделанные мною снимки вызывали восхищение! Говорили, что у меня талант. Но у меня был талант, пока была она. Только я, дурак, этого тогда не понимал.
После того как мы расстались, все пошло на спад. Но я этого не замечал. Я все еще думал, что иду в гору, хотя давно уже топтался на месте, а потом сполз потихоньку вниз. Молодые осваивали цифру, а я все упрямился, ворчал. Пока не отстал от жизни окончательно. Не думай, что я этого не понимаю…
Но тогда я даже получил лестный отзыв одного маститого фотографа и закрепился в издательстве. А портрет Эвелины поместили на обложку популярного журнала. Ее узнала вся страна! Этот журнал до сих пор у меня хранится, да и у нее наверняка. Ведь это был ее единственный успех как модели. Зато какой!
И тут у меня началась звездная болезнь. Я уже видел себя великим фотографом, лауреатом
