Выдержка

потому что воспитал как собственного сына. А ненавидит, потому что я все-таки сын врага. Чего больше? Теперь, когда Сгорбыш умер, я думаю, любви. Иначе события развивались бы по-другому.

Он не хотел, чтобы я увидел эти фотографии. Потому что знал: при них письмо. Объяснение всему. Я не должен был узнать правду. Они выманили меня в гараж, прежде чем поджечь мою машину. Они стреляли в меня очень аккуратно, хотели просто попугать.

Я прекрасно помню и эту фразу:

— Если с тобой что-нибудь случится, я их живьем закопаю.

Своих же людей. Которые перестарались, обстреливая мою машину. Попали. Жизнь это не кино. Здесь люди умирают. А я не должен был умереть. Ни при каких условиях. Я должен был остаться в Семье. Я — залог того, что моя мать всегда будет с ним. Вот мое истинное предназначение. Я — заложник.

Ради этого он даже затеял маленькую войну. Сделал вид, что я шел по верному следу. Пострадали люди, в общем-то, виновные, но ко всей этой истории, не имеющие никакого отношения. Видимо, о… он нашел парочку миллионеров, которых, действительно, «кинули». И совместными усилиями они убрали двух-трех девочек и подозрительный офис. Но к моей истории это не имеет никакого отношения.

Я вспоминал все новые и новые подробности. Драма на Рижском шоссе. Я сам сказал отцу о встрече на тридцатом километре. Они ехали не за «Окой». Они ехали ко мне. И только когда я махнул Длинношеему рукой, обогнали его машину и отрезали от меня. А вдруг Павел Сгорбыш решил через него передать роковые снимки? Вот почему они так легко проникли в мою квартиру. О… ему ничего не стоило раздобыть дубликаты ключей. Я разбрасываю одежду где попало, а сплю как убитый.

А журнал с оторванной обложкой на полу разгромленной квартиры Сгорбыша? Вспомни дату! Да это же тот самый журнал! Они оторвали обложку, потому что на ней была моя восемнадцатилетняя мать. А под снимком подпись: «Автор Павел Сгорбыш». Я не должен был связать их воедино. Эвелину Петровскую и Павла Сгорбыша. Мать и отца. А сотрудник багажного отделения? Я-то голову ломал, почему он так легко отдал мне рюкзак! А потому отдал, что я похож на отца! Паспорт которого он в это время держал в руках. И смотрел то на фотографию, то на меня. Отдал, потому что я — Сгорбыш.

А вспомнить Длинношеее. Когда я щелкал затвором и руководил съемками поп-дивы. Помните? Что он при этом говорил?

— Ну, вылитый Горб! Мастер!

Вот что значит гены! У меня получилось, потому что я — Сгорбыш!

Невольно я вздрогнул. Леонид Павлович Сгорбыш. Мысленно я примерил это на себя. Мне сразу же стало неуютно и тесно, я даже съежился. Нет, не то. Леонид Андреевич Петровский. Я тут же выпрямился и расправил плечи. То, что надо!

Но что делать со всем этим? Я посмотрел на стол, на котором были разбросаны фотографии. В это время Настя вскрикнула во сне, и я вздрогнул. Хорошо, что мы здесь. И хорошо, что есть она. Если бы не это, я бы сейчас сорвался и наделал глупостей. А так у меня есть время. По крайней мере, до утра. Я не могу нарушить ее сон. Возможно, что она уже беременна. Я ведь так старался. Ей не нужны потрясения. Ей не нужна моя правда. Хорош бы я был, если бы рванул в Канаду! И какими бы глазами смотрела на меня теща, которая тоже не имеет ко всей этой истории никакого отношения!

Выдержка. Я Сгорбыш. Человек длинной выдержки. Решение, которое я приму, должно быть взвешенным и осмысленным. Главное — не пороть горячку. До сих пор я все делал правильно. Потому что я не только Сгорбыш, но и Петровский. У меня хватка отчима, который меня воспитал. Вот почему меня раздирали противоречия. Я мучился и не мог понять причины. Но теперь я с этим разобрался.

Письмо я сжег, а снимки и негативы спрятал за икону. Насте ни о чем не надо знать. Это наше дело. Мое и Империи. Это опять война. Где побеждает человек длинной выдержки…

Эпилог

Мы пробыли в деревне неделю, как и планировали. Я обещал Насте, что приведу в порядок участок и дом и мы сюда обязательно вернемся.

Во Франции, на вилле, нас ждала мама. Отец остался в Москве, его не пустили дела фирмы. Сентябрь — месяц напряженный. Фактически это начало года, как он начнется, так все дальше и пойдет. Проблемы с новым микрорайоном надо как-то решать, дольщики требуют сдачи первой многоэтажки. А у комбината новый директор. Не упрощает ли это задачу? А может, напротив, усложняет? Впрочем, от меня это все теперь далеко.

Вместе мы провели прекрасных две недели. Мама, Настя и я. Погода была отличная, море теплое, а любовь вечная. Правда, я заметил, что мама волнуется, все время пытается мне что-то сказать. Перед самым отъездом она не выдержала:

— Леня, у тебя не найдется для меня минутка?

— Ну, конечно, найдется! — улыбнулся я. — О чем ты хотела поговорить?

— О твоем отце.

Я взял маму за руку, притянул к себе, обнял и ласково сказал:

— Я все знаю, ма. Мы разные люди, но я постараюсь его понять. Поверь, я не хотел бы видеть своим отцом никого другого.

— Он тебя любит. Очень.

— Я знаю. И… не надо мне ничего объяснять. Пусть все остается, как есть.

— Ты в этом уверен? — Она смотрела на меня в упор.

Я не отвел взгляда и был как никогда серьезен:

— Ну конечно!

И мама все поняла. На этом разговор закончился.

А как только мы вернулись в Москву, я отправился к отцу, прямо в офис. Когда секретарь доложила обо мне, он очень удивился, но тут же принял. Я с улыбкой вошел в его кабинет:

— Здравствуй, папа!

Мы обнялись.

— Ты что, прямо из аэропорта — сюда? — спросил отец, разжав объятия.

— Нет, сначала отвез Настю домой.

— И… как дела?

— Все отлично. Мы хорошо отдохнули. Отдельное спасибо капитану яхты и повару на вилле… А я пришел к тебе по делу.

— Ну, садись.

Мне показалось, что отец напряжен. Но разве по его лицу что-нибудь поймешь? Я сел в кресло, напротив его огромного стола, заваленного бумагами, и широко улыбнулся. Я пришел с миром, хотя и думал в этот момент о фотографиях, лежащих в старом деревенском доме, за иконой.

— Папа, я решил, что пора заняться делом. У меня теперь семья, и скоро, возможно, будет ребенок. Мне нужна работа. И… работа высокооплачиваемая. Ведь я теперь не один. С моей стороны не будет наглостью попросить тебя об одолжении? О месте в твоей фирме?

— Ты знаешь, что фирма всегда готова тебя принять, — размеренно сказал отец.

— Я тоже готов поработать на ее благо. Я хочу восстановиться в институте. Понимаю, что поздно, но даю тебе слово: образование я закончу.

Он поднялся и прошелся взад-вперед по кабинету. Теперь мне показалось, что он волнуется. Я спокойно ждал. И улыбался. Наконец отец остановился напротив меня.

— И когда ты хочешь приступить к работе?

— Завтра. Или… зачем же откладывать? Сейчас.

Я поправил галстук. Забыл сказать: на мне был костюм. В полоску. Но теперь меня это не напрягало. Я чувствовал себя вполне комфортно, словно бы для того и родился. Для кресла в совете директоров. Что