— Да уж, и плоским его никак не назовешь, — кивает Таранов.
— Характер вина достойный, — подводит итог Воронов. — Гармоничное и живое. А что наш юный друг скажет?
— Присоединяюсь к вашим словам. Достойное вино.
Бейлис хватает свой бокал, выпивает вино одним глотком и спрашивает у Зигмунда:
— А нет ли чего-нибудь покрепче?
— Удивляюсь, как с вами жил Лев Абрамович, — холодно говорит Елизавет Петровна.
— Половой жизнью!
— Налейте девушке водки, — усмехается Иван Таранов. — Жалко, что ли?
— Я не пью водку! Фу! Мне бы чего-нибудь сладенького.
— Желаете портвейн, мадеру? — почтительно склонившись, предлагает Зигмунд.
— Да хоть бы и портвейн.
— «Три семерки», — язвит Елизавет Петровна. — Тоже раритет. Зигмунд, поищи в подвалах.
— И карамельку на закуску, — смеется Таранов.
— Бычки в томатном соусе, — вторит ему Сивко.
— Все мы помним бычков, — замечает хозяин замка. — И «три семерки».
— На газете в темном подъезде, — подхватывает Елизавет Петровна.
— Потому что лампочку вывернули, — это Сивко.
— Я их сам выворачивал, — хмыкает Таранов.
— Значит, привычка с детства осталась, — усмехается Воронов. — Сначала по мелочи воровал, потом вошел во вкус, начал по-крупному. До заводов дело дошло.
— Я их не воровал, — обижается Таранов.
— Скажи: приватизировал.
— Да ну вас! Я в подъездах с девушками целовался. И мне нужна была темнота.
— Бог мой, Ваня! — всплеснула руками Елизавет Петровна. — Целовался! Скажи, заваливал!
— Елизавет Петровна, не делайте из меня негодяя!
— Ладно скромничать, — грозит пальцем Воронов. — Мы знаем твои способности.
— Нальет мне уже кто-нибудь? — просит Бейлис.
Зигмунд приносит бутылку ликера:
— Я знаю, мадам, чего вы хотите.
— Это уже лучше! — с энтузиазмом говорит Бейлис, разглядев этикетку. — А то с вашего вина все равно не забалдеешь, зато писать сильно хочется.
Пауза. На этот раз дешевая, как пластиковая бутылка. На нее наступает ногой Елизавет Петровна, раздается треск:
— Ну, это уже слишком! Дима, зачем ты ее пригласил? Это же не наш человек!
— Ха! Да у меня денег больше, чем у вас всех вместе взятых! — возмущается Бейлис. — И таких бутылок в подвалах — завались!
— Каких таких? — тихо спрашивает Воронов.
— Навроде той, что вы так быстренько убрали. Жалко, что ли? А мне вот не жалко! Эти ваши Матиссы… Фи! Захочу, и не продам ни одной! А захочу, вообще переколочу все! А вино спущу в канализацию! Что хочу, то и сделаю!
Зигмунд при этих словах содрогается. А Бейлис продолжает солировать:
— Вы все — помешанные! И Левчик был такой же! Жадина! На нас с ребенком экономил, зато на вино денег не жалел. Ладно бы он его пил, я бы поняла. Сама выпить люблю. Но запирать в подвалах? Если бы я знала, никогда бы не вышла замуж за старого козла!
Она хватает бутылку, сама наливает чуть не полбокала ликера и залпом пьет.
— Одно слово: порнозвезда, — презрительно говорит Елизавет Петровна. — Что ни слово, то стриптиз. Милочка, вы плохо кончите.
— А ты вообще кончать не умеешь! За меня не волнуйся, у меня с этим порядок.
— Испортила нам дегустацию, — жалуется Елизавет Петровна. — Ты сначала отсуди свои несметные богатства. Они пока не твои.
— У меня хороший адвокат.
— С которым ты спишь.
— Это мое дело. Я свободная женщина.
— А говорила — вдова.
— Это одно и то же! Овдовела, значит, освободилась.
— Но надо же соблюдать приличия! Хотя бы год вести себя скромно, носить траур, а не вызывающие яркие наряды и делать вид, что скорбишь об усопшем. Хотя бы в благодарность за те деньги, что муж вам оставил.
— Я свое богатство выстрадала. И не притворяюсь, как вы. Сами-то кто? Тоже подзаборные! И бычки в томате помните, и портвейн «три семерки». Я-то лампочки не тырила. И заводы не тырила. Зарабатывала на жизнь честным трудом. Да, да! И нечего ржать. Я лучше вас всех! И вообще: подавайте жрать.
— Даме надо закусить, — усмехается Сивко.
— И закусить тоже! — с вызовом говорит Бейлис.
Зигмунд приносит закуски, предлагает гостям. Все едят и понемногу успокаиваются. Вдруг в полной тишине Бейлис говорит:
— Я дико извиняюсь. Что-то на меня нашло.
— Ликер, должно быть, — усмехается Елизавет Петровна.
— Ты тоже водку глушишь, мадам. Когда тебя никто не видит. Дома, в одиночку. Все вы так. Запираетесь и глушите.
— Я? Водку?!
— Ну, коньяк. Или виски. Хватит уже. Левчик мне про вас такое рассказывал! Про вас всех! Придется вам меня терпеть. А вообще, я дико извиняюсь.
— Как мило!
— Бейлис, ты прелесть! — целует кончики пальцев Иван Таранов. — Приходи ко мне ночью.
— Обязательно! Ты тоже прелесть. Хотя он мне нравится больше, — кивает Бейлис на сидящего напротив светловолосого незнакомца. — Не обижайся, Таранов, тебя-то я знаю, как облупленного. Мы друг другу слегка поднадоели. Я на новенького. Тоже миллионер?
— Нет.
— Врать умеешь, значит, миллионер. Я вас по вранью распознаю. Миллионеры всегда прибедняются. У кого гроша за душой нет, тот орет во всю глотку и непременно дорогой мобилой размахивает. А кроме этой мобилы у него ничегошеньки и нет. Квартира в кредит, мебель тоже, машина принадлежит фирме, часики приятель одолжил. Одетый вроде бы человек, а как начнешь раздевать — взять с него нечего. Ну, показывай мобилу!
— Я не взял с собой мобильный телефон, потому что это бесполезно. Здесь сети нет, — скромно говорит он.
— А машина у тебя какая?
— Я приехал с Елизавет Петровной. На ее «Мерседесе».
— Точно: миллионер! Мой Левчик вообще на автобусе ездил. По пенсионному удостоверению.
— Бейлис, не все же такие, — не выдерживает Сивко. Что-то в тираде блондинки сильно его задело.
— Такие, такие. Уж я на вас насмотрелась! И в стриптиз-клубе, и потом, на закрытых вечеринках. Ох ты, Боже мой! Сколько же я про вас, мерзавцев, знаю! Мне надо книгу написать!
— Разве ты грамотная? — язвит Елизавет Петровна. — Никогда бы не подумала.
— Не сомневайся, грамотная.
— Плохие у тебя шутки, Бейлис, — морщится Таранов.
— Тебе-то чего бояться? Ты ж холостой!
— Может, я в депутаты баллотироваться собираюсь?
— Ну, туда-то тебя точно не возьмут.
