— Давай не будем о моих чувствах!
— А простил ты меня из-за денег? Имущество делить не хочешь?
— Нет. Деньги здесь ни при чем.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что любишь меня?
— Я тебе постоянно это говорю.
— Что-то не припомню. Толстая — да. Дура -тоже бывает. А про любовь не помню. Странный ты человек, Алик. Застегнутый на все пуговицы. Чего ты боишься?
— Я боюсь тебя потерять. Не думай, что мне некуда идти. Но это не то. Я хочу…
— Я поняла: в Вечность. Остаться мужем великой Маргариты Мун. Дере! Да ты тщеславен!
— А ты нет? — Он разозлился.
— Я об этом не думаю.
— Врешь! Все думают!
— Давай спать.
— Уснешь тут!
— Как хочешь. А я буду спать.
Она и в самом деле быстро уснула. Как ни странно, от примирения с мужем стало легче. Состоялось возвращение в серую, скучную, но зато спокойную жизнь. Без особых потрясений, если не считать маньяка. Но Давид его вычислит. Хорошо, что, кроме Дере, у нее есть и Давид!
Завтракали молча. Пока Дере не хлопнул себя по лбу, воскликнув:
— Дуся! Мы же с тобой сегодня приглашены!
— Куда? — удивилась она.
— Как ты могла забыть? У Дэвы день рождения! Будут
Она расстроилась. Дэва, в миру Елена, была женой миллионера с Рублевки, давно уже мечтающей самореализоваться. Занялась она этим лет семь назад — то есть заставила богатого мужа отстегнуть энную сумму денег на создание громкого пиара начинающей певице. Таланта у Дэвы было мало, голосок слабый — зато много денег, связей и ног. Длина их изумляла даже видавших виды модельеров, но с подиумом девушка завязала, как только вышла замуж. Маргарита невольно сравнивала ее с циркулем: маленькая головка, нереально короткое туловище и две тонкие, худые ноги, оканчивающиеся острыми каблуками- шпильками. Привычка, оставшаяся со времен модельной юности: ходить на шпильках, невзирая на то, что многие мужчины и так дышат в пупок.
Теперь Дэва мечтала о сольной карьере на эстраде. Суперзвездой певица пока не стала, но ходила в крепких середнячках, регулярно появлялась в светской хронике и выдавала два раза в год по песне, не поднимающейся выше десятой строчки в хит-парадах, но с завидным постоянством входящей в горячую тридцатку. Маргарита предполагала, что они с Дэвой ровесницы, хотя та упорно держалась версии «едва за тридцать». Но проговаривалась. В студенческие годы они отплясывали под одни и те же хиты и влюблялись в одних и те же киноактеров. Да и моделью ее уже никто не помнил. На подиум ведь пришли девушки, которым не было и двадцати.
Их познакомила Клара, которая везде была своей и носила титул «светской львицы». Тогда у Маргариты были перебои с деньгами, и подруга устроила ей заказ у мужа Дэвы, владельца сети популярных в народе дешевых магазинов. Получилось удачно, и между Маргаритой и Дэвой завязалась светская дружба. Это означало, что на вопрос о том, кто из художников ей нравится, Дэва называла скульптора Мун, а та в свою очередь во всех интервью говорила о том, что охотно покупает диски супермодели Дэвы. Чтобы твое имя регулярно мелькало и звучало в СМИ, надо было всего-навсего завести с десяток таких друзей, как Дэва. И слава тебе обеспечена. Маргариту такая дружба напрягала, потому что была насквозь фальшивой, но балом правил Дере. Ему нужны были связи, и он из кожи лез вон, чтобы добыть приглашения.
Теперь же ситуация изменилась. Скандал вокруг персоны Маргариты Мун сделал ее суперзвездой. Первое ее появление в свете после покушения стало бы сенсацией. А тут еще убийство свидетельницы! Светской львицы Клары Гатиной! Настоящая кровь! На терпкий запах ее потянулись все, и Дэва сама принялась уговаривать Дере. Тот надувался спесью и говорил о том, что жена неважно себя чувствует, и ее правая рука до сих пор на перевязи. Но знал, что уступит. Они договорились за спиной у той, кому предстояло стать гвоздем программы. Маргарита была уверена: муж что-то выклянчил. Просто так он не делал ничего — как, впрочем, и все, чьи лица мелькают на голубом экране. Дере не мелькал, но единолично распоряжался той, которая была теперь всем так интересна. И его акции взлетели в цене. Альберт Валерианович важничал и строил планы.
— Я не поеду, — сказала Маргарита.
— Дуся, надо.
— Я больна!
— А по-моему, выглядишь замечательно.
— Скажи прямо: что ты выпросил?
— Выпросил? Мне предложили!
— Что?
— Об этом пока рано. Сначала мы должны съездить на банкет. Поговорить с нужными людьми.
— Я не поеду.
Дере тонко улыбнулся. Она поняла, что придется уступить. Деваться некуда. И она это знала. Ведь и месяца не прошло! Неужели Алику ее не жалко?
— Посидишь часик — и поедешь домой, — заверил Дере. — Давид тебя отвезет.
Муж и на это был готов. На вечер уступить ее Давиду. Значит, ставка большая. Неужели крупный заказ? А как он выкрутится с предыдущим? Ее скульптура должна стоять в одном из скверов города, а еще не стоит!
Но это разрешилось тут же. Она была в мастерской, когда Дере вошел и ткнул пальцем в каменного Сеси.
— Я это забираю!
— Куда? — Она вздрогнула.
— Продаю. Подпиши вот здесь. — И он подсунул ей бумаги.
— Но скульптура не готова!
— Она такой и останется, — уверенно сказал Дере.
— Ты ж сам сказал, что это кич!
— Да наплевать! Подумаешь, рта у него нет! Может, это символ? Печать молчания?
— Что ты делаешь, Алик!
— Не спорь со мной. Подпиши.
Она, не глядя в договор, левой рукой поставила свою подпись. Дере все равно не отстанет. Для того он и искал примирения. Старался. Вскоре пришли рабочие, и скульптуру увезли. «Юноша-ветер» окончательно ее покинул. Альберт Валерианович тоже уехал, наказав ей собираться.
— Встретимся у ресторана. Давид тебя привезет.
— Вы куда-то собрались? — спросил тот, закрывая ворота.
— Да. На банкет.
— А как же плечо?
— Кому до этого есть дело? Готовься: журналисты будут рвать меня на части. Мне понадобится твое сильное тело.
Она вспыхнула: сама-то поняла, что сказала? И тут же ушла в дом. Принялась перебирать наряды. В два платья не влезла. Третье натянула с трудом. А если лопнет по швам на глазах у журналистов? Наконец четвертое подошло. И фасон подходящий. Не облегает, ноги скрыты под длинной юбкой, зато пышная грудь во всей красе. На шею колье, в уши серьги. Есть замечательный гарнитур — бижутерия, изготовленная по ее собственному эскизу. Заодно и отрекламирует. Глядишь, и в моду войдет! Позвонил Дере, спросил:
— Ну что? Ты готова?
— Нет еще.
— Поторопись. В центре пробки.
