И впрямь как мертвый.
Во дворе дома открыл свою машину, кинул на переднее сиденье куртку, в «бардачок» положил пистолет следователя Мукаева. Устало вошел в дом.
— Ванечка, где ж ты был?
— Мама, мне срочно позвонили по мобильнику, надо ехать.
— Как же? — растерялась она. — А обедать?
— Не надо.
Мать стояла на крыльце, подслеповато щурила глаза. Что, если бы он никогда больше не вернулся? Но он уехал из Горетовки в тот день, это видели все. Из-за забора тайком разглядывали красивую черную машину и плевали вслед:
— У-у-у! Буржуй недорезанный!
СНОВА ДЕНЬ ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ
Куда брат собирался, интересно, на его машине? Тайно владеть? После того как Иван Мукаев узнал, что прокурор Цыпин берет взятки, у него, должно быть, в душе все перевернулось. Нет честного закона.
Кажется, друг детства Руслан Свистунов сказал, что у Вани Мукаева была одна тайная страсть: хорошие машины. Быть может, не устоял? Многих соблазнов мог избежать, но черного «Мерседеса»… Что он хотел сделать после того, как убьет Сарайского, теперь уже не узнает никто. Но недаром он с таким упорством изучал обманом полученную у Сидорчука видеокассету. Все эти изящные повороты, светские манеры, «пожалуйста», «извините». Хотел ли он заменить брата во всем, и если хотел, то для каких целей? Разоблачить преступников или разбогатеть самому? Ведь никто не знал, что их двое. Кроме Сидорчука, но того следователь Мукаев, кажется, наметил в маньяки. Потому и с Хайкиным так долго работал. Наверное, хотел, чтобы тот опознал именно Илюшу.
А вдруг?
Он снова глянул вверх, в зеркало. А так ли все было? Ведь следователь Мукаев столько лет подробно изучал дело! Он
Потому что из Горетовки он тогда ехал в Р-ск. Тридцать тысяч долларов лежат сейчас в коробке из- под торта «Полет». За что? Нет честного закона. Кому Ладошкин дал деньги: следователю Мукаеву или Ивану Саранскому?
Р-ск. Поворот налево — в центр города, прямо — в Москву. На Нахаловку тоже будет правый поворот, но примерно через километр. Подумав, он повернул в центр, как и тогда. Ехал, чувствуя абсолютно то же: жалость и отчаяние. Ну не хотел он убивать брата! Не хотел!!! Эта глухая тоска откуда? Иван Мукаев был отчаянным парнем, кидался в драку по любому поводу. Почему же он никого не убивал? Или убивал только в рамках закона? Но чувство обделенности преследовало его всегда. Пил, глушил в себе странную тоску. И не потому ли с таким упорством искал своего маньяка, что чувствовал к нему странную тягу? Две половины рано или поздно должны были соединиться.
Как и тогда, машину он оставил на стоянке, в центре. По странному совпадению, это был все тот же охранник.
— Как следствие? Продвигается? — улыбнулся этот огромный парень в камуфляже.
— Да, потихоньку.
— А пока, значит, катаетесь? — с пониманием кивнул охранник на «Мерседес»
— Изучаю.
— Правильно: чего ж добру пропадать?
— Ты это… возьми, — вдруг сообразил он и сунул парню в руку крупную купюру.
— Я закону не враг, — подмигнул тот и деньги взял. — А как насчет частушки?
— Не понял?
— Не примут вас за крутого? Как бы не того… Как хозяина.
— Я вернусь примерно через час.
Парень только плечами пожал, равнодушно зашагал к шлагбауму. Все, как тогда: день ясный, но прохладный. Только не весна — лето. Тогда сирень еще не зацветала, теперь уже давно отцвела.
Он шел в Нахаловку, чувствуя нервное напряжение. Знал, куда идет. Надо только дойти до крайнего дома на правой стороне улицы, постучаться в калитку и как можно веселее спросить:
— Ну, мужики, где у вас тут спирт с водой по бутылкам разливают?
Как тогда. Почему так поступил бы следователь Мукаев, совершенно понятно, а почему так сделал Саранский?
— Ну, мужики…
Тихо. Открыл калитку сам, вошел. Странно, почему это никому еще не пришло в голову искать Сидорчука здесь? Ведь это так просто! Но все уверены, что тот подался в бега. А меж тем…
Меж тем в доме было тихо. Он поднялся на крыльцо, оглянулся: никого. Постучал в дверь:
— Эй, Сидорчук! Илюша! Чуха? Чуха, ты где?
Он Саранский. Иван Саранский. Потому что, открыв дверь, снова громко кричит:
— Чуха!
Щелкнул выключателем: теперь свет есть. Но такое ощущение, что по дому никто не ходил. Вчера вечером оставил здесь все в таком же виде. Знакомая дверь, несколько ступенек вниз.
— Эй, Чуха!
Сидорчук висел на батарее, в петле, шея странно свернута набок. Как врач, он сразу определил: мертв со вчерашнего вечера, быть может, с ночи. Окоченел уже. Да, тюрьмы бы ему не выдержать. Замкнулся еще один круг.
Что надо делать? Достал отключенный мобильник следователь Мукаева, набрал пин-код. Это в последний раз.
— Руслан? Ты дома?
— Ваня? Куда ты пропал? Я тебе звоню, звоню. Дома нет, мобильник отключил. Зоя сказала: с утра уехал. Куда?
— Я нашел Сидорчука.
— Где?!
— Дома. То есть в Нахаловке.
— Я сейчас группу захвата…
— Не надо. Он умер.
— Как умер?
— Никакого криминала. Похоже, повесился.
— Это же… Считай, что признался.
— Послушай, Руслан, ты скажи Зое… — Комок в горле. Как странно: ощущение, что Руслан Свистунов, Свисток, действительно его друг детства, не покидает. — Нет, ничего не говори. И… спасибо тебе.
— Да что случилось-то? Что?!
— Память ко мне вернулась. Просто вернулась память.
— Да ну! Я тебя поздравляю! Маньяков на наш век хватит. Цыпин тут оклемался, привет тебе. Благодарен очень за спасение утопающих от рук самих утопающих, на пенсию теперь собирается. А тебя, говорит, будет рекомендовать.
— Кого? Меня? — Чуть не рассмеялся. — Не стоит. Уезжаю я. Насовсем.
— Иван! Ты этого того… Не дури.