Кабинет, окна которого выходили на Триднидл-стрит, был пышно обставлен мебелью из полированного махагонового дерева с богатой обивкой бархатом зеленого цвета.
– Вы, я полагаю, тот человек, к кому следует обращаться, если собираешься делать инвестиции? – заговорил Себастьян, отклонив предложение банкира сесть.
– Именно тот. Но мне не кажется, что вы пришли обсудить со мной вопросы инвестиций, милорд.
И старик устремил на него пристальный взгляд светло-серых и совершенно непроницаемых глаз.
«Этот человек привык, чтобы с ним считались», – мелькнула у Себастьяна мысль.
Чуть более чем за тридцать лет он, сын простого ткача, стал одним из самых богатых людей Лондона, добившись при этом руки дочери маркиза. Такой дороги не осилить без исключительного таланта, хитрости и самой решительной безжалостности. Замечание графа Гендона об обеденных перерывах и жилищах для рабочих давали основание судить о Кармайкле как о филантропе, но в это качество трудно было поверить, глядя на того, кто стоял сейчас перед Себастьяном.
Девлин улыбнулся:
– Отлично. Будем говорить без обиняков. Мистер Генри Лавджой просил моей помощи в раскрытии причин убийства Доминика Стентона. Обдумав это печальное происшествие, я усмотрел некую связь между трагическим событием с вашим сыном Барклеем и смертью молодого Стентона.
Сэр Хамфри Кармайкл молча направился к дальней стороне сверкающего полировкой обширного рабочего стола и остановился там, сцепив руки за спиной. Судя по предельной бесстрастности его лица, скорее можно было подумать, что этому человеку сообщили о цене на хлопок или о превосходстве американского флота над британским, а не напомнили о жестоком убийстве его единственного сына, происшедшем всего три месяца назад. Мимолетное выражение боли отразилось в глазах, но тяжелые веки быстро опустились, скрыв его.
– Кроме способа убийства, – медленно проговорил Кармайкл, – ничто, по моему мнению, не может навести на такую мысль.
Себастьян мельком оглядел кабинет финансиста. Обстановка отличалась элегантностью, на стенах висели потемневшие от времени живописные полотна, изображавшие грациозных гончих и стройных лошадей. Картины были развешаны между массивными книжными шкафами, в которых темным золотом блистали книжные переплеты и стояли изящные безделушки, говорившие посетителям о жизни, проведенной в путешествиях.
– Вы знакомы с лордом Стентоном?
– Я знаком почти со всеми богатыми и влиятельным и жителями нашего города. Лорд Стентон не является исключением.
Себастьян отметил про себя, что конкретным ответом это нельзя назвать.
– У меня сложилось мнение о вас как о последователе Роберта Оуэна и других реформаторов.
Кармайкл хмыкнул.
– Я не являюсь последователем Роберта Оуэна. Скорее, им является моя супруга.
Себастьян не мог сдержать возгласа удивления. Так это дочь маркиза, а не сын ткача дает себе труд интересоваться нуждами рабочей бедноты, заботиться об их жилье, нанимает врачей? Неожиданная черта в отношениях между банкиром и его знатной супругой; неожиданна она и тем, что Кармайкл разрешает жене заниматься подобными новшествами, видимо не разделяя ее интересов.
– Но вы одобряете благотворительные дела, которым посвятила себя ваша супруга? – наполовину утвердительно поинтересовался Себастьян.
– Ее проекты, как ни странно, хорошо сказываются на ходе дел. А то, что хорошо для моих дел, хорошо и для меня.
– А ваш сын? Барклея интересовали вопросы, которые занимают его матушку?
– В двадцать семь лет? Едва ли.
Взгляд Себастьяна задержался на статуэтке из темного дерева, стоявшей на отдельном столике подле окна. Примерно четырнадцати дюймов высотой, она изображала, по-видимому, женскую фигуру, хоть не имела отчетливых очертаний. Закутанная в хитон восточного кроя, фигура восседала на льве, вздымая в воздух несколько пар рук – четыре или пять.
– Какая любопытная вещица, – произнес Себастьян, делая шаг, чтобы рассмотреть ее поближе.
– Это с Цейлона.
Быстрым движением языка банкир облизнул пересохшие губы.
И Себастьян мгновенно подумал: «Он нервничает. С чего бы?»
– Деловые интересы связывают меня с фирмами, импортирующими чай, – продолжал его собеседник. Он тоже подошел к окну и взял в руки фигурку. Эти большие ладони не могли принадлежать аристократу, они, хоть и вычищенные до белизны, с блестящими, покрытыми лаком ногтями, с юности хранили следы мозолей. – Эта статуэтка изображает индийскую богиню Шакти.
– Вы бывали в Индии?
– Несколько раз.
Себастьяну пришла на ум страница, вырванная из судового журнала, которую обнаружили засунутой в рот Барклея Кармайкла.
– А ваш сын? Он путешествовал с вами?
– Эти поездки носили сугубо деловой характер. Мой же сын вел жизнь джентльмена, – отрезал банкир.
В конце концов, этот человек заплатил немалую цену за то, чтобы его сын мог называть себя джентльменом. Богатство аристократов приходило от их поместий, удачных инвестиций, большого наследства, но ни один из них никогда не предавался недостойному занятию зарабатывать деньги.
– О вашем сыне отзываются исключительно тепло все, кто его знал. Как вы думаете, могли ли у него быть враги?
– Не знаю. – Глаза банкира сузились. – Но неужели вы думаете, что, знай я об этом, я сообщил бы вам что-нибудь?
Это было сказано таким же хладнокровным тоном, каким велась вся их беседа. Только на мгновение странное выражение мелькнуло в глазах, полуприкрытых набрякшими веками, и быстро исчезло.
Себастьян внимательно смотрел в мрачное крупное лицо.
– Но эти сведения могли бы пролить свет на случившееся в нашем городе.
– Мне нет заботы до случившегося.
– Вы разве не стремитесь предотвратить подобное?
– Мой сын убит. Полагаете, мне есть дело до того, что может произойти с сыном другого человека? – Резким жестом он взмахнул своей большой рабочей рукой, словно отметая такое предположение. – Уверяю, нет.
Пальцы Себастьяна пробежали по краям шляпы.
– Если передумаете, вы знаете, где можно меня найти. Доброго дня вам, сэр.
С этими словами он оставил кабинет банкира.
Оставшись в одиночестве, сэр Хамфри Кармайкл постоял мгновение, сжимая в пальцах деревянную фигурку. Изрыгнув внезапное проклятие, он повернулся на каблуках и резко швырнул
