время девать. Мало ей пользоваться всеми благами земными, надо еще и в душу к кормильцу залезть! Не замышляет ли чего, не собирается ли уходить?
— Может, вам сходить к гадалке?
— К гадалке? — удивилась женщина.
— Ну да. Знаете, это вас развлечет.
— Да? Вы так думаете? Может быть. Я ж хотела по науке. К гадалке. Г-м-м…
…Борисов пришел в половине пятого. Провожая очередного пациента, Люба увидела в коридоре мужчину, одетого в старый, но старательно вычищенный костюм. Ботинки у него тоже были надраены до блеска, хотя и не новые.
— Вы Борисов?
— Да, Борисов Михаил Анатольевич.
— Вы раньше пришли на полчаса.
— Ничего, ничего, я посижу. Вы не беспокойтесь.
«Либо он вообще не способен кого-то убить, либо великолепный актер», — подумала Люба. Ровно в пять она открыла дверь кабинета:
— Заходите, пожалуйста. Присаживайтесь в кресло.
Он неуверенно огляделся. Кабинет у Любы был маленький, но довольно уютный. Ничего, сейчас этот человек осмотрится, привыкнет к окружающей обстановке, и разговорится. Надо его только немного расшевелить наводящими вопросами.
— Вы всегда стараетесь приходить раньше назначенного времени? В любое место?
— Да, знаете ли. Боюсь опоздать. Но мне даже приятно посидеть с полчаса где-нибудь в коридоре, настроиться, так сказать. Потом уж не так страшно.
— Вы работу ищите, так?
— Да. Давно уже ищу.
— Просто когда вы говорите о коридорах, о страхе…
— Собственно, в этом и есть моя проблема. Я не понимаю, почему не могу найти хорошей работы. У меня нет таких недостатков, которые… Словом, вредных привычек…
Люба не хотела переводить разговор на Варягина. Человек пришел за помощью, а она врач. Пусть уж милиция с убийствами разбирается. Но Борисов через некоторое время сам заговорил о бывшем хозяине:
— … хорошая работа. Я, вот, не умею себя защитить. Не верят, ну что ж. Почему-то те, кто врут, в себе уверены. А я, вот, правду говорю, а оказываюсь виноватым. Так что ж, учиться врать?
Она молчала, слушала. Слушать — ее работа. Если психотерапевт начинает давать советы, это уже непрофессионализм. Надо подводить пациента к мысли о том, какое решение ему принять, как найти выход из сложной ситуации, но ни в коем случае это решение не подсказывать и не навязывать.
—… наказывает. Вот ему тоже досталось, хотя он хороший человек. Но слушает людей плохих. И им верит. Почему человек не видит тех друзей, которые ему по-настоящему друзья, а врагов своих возвышает? Почему?
— Вы давно знаете Варягина? В близких с ним отношениях?
— Да ни с кем я не могу быть в близких отношениях! Я навязываться не умею. Видите ли, в результате эволюции гомо сапиенс постепенно переродился в эго сапиенс. Человек разумный стал эгоистом разумным. «Я» прежде всего, а с остальными надо поступать в интересах своего «я». И получается, что люди хорошие только с теми, кто выгоден. Отсюда и доброта эгоистичная, с выгодой, с подтекстом. А я словно и не эволюционировал вместе с прочими, остался так сказать, на первой ступени, а потому никак не могу приспособиться. Когда хочешь кому-то стать другом, то получается все наоборот. Люди правду и искренность до себя не допускают. А вдруг да от этой правды будет больно? Боли никто не хочет, душу, значит, на замок. Как сблизиться с понравившимся тебе человеком, тем более что он начальник, а ты никто?
— Теперь вы почувствовали равенство, и решили с ним сблизиться?
— Да. Я к нему зашел. По-дружески. Помощь предложил.
— Очень хорошо.
— Да ничего хорошего! Он, ведь, мучается, страдает. Но думает, что ему только деньги нужны. Получит деньги, вновь побежит по тому же кругу. Все эти люди вновь к нему вернутся и будут пользоваться.
— А что, по-вашему, может облегчить его страдания?
— Бросить все, фирму продать, квартиру тоже. Я ему домик в деревне предлагаю. Тишину, покой. Разве плохо?
— А если он не хочет?
— Ему покой нужен, — упрямо сказал Михаил Борисов. — Сейчас, как никогда нужен покой. И я ему помогу.
— Вы лекарства какие-нибудь употребляете?
— Лекарства?
— Ну, я к тому, что если буду выписывать вам успокоительные таблетки…
— Выписывали уже. И успокоительное, и снотворное.
— Пьете их? Таблетки?
— Нет. Не пью.
— Почему?
— Да не хочу я успокаиваться! Я переживаю. За людей.
— Скажите, а кто вам их выписывал?
— Доктор. Невропатолог.
— По причине?
— Я вроде бы, когда сильно нервничаю, агрессивным становлюсь. То есть, не всегда конечно, а если здорово припечет.
— Что значит, припечет?
— Ну, припечет. Сам не знаю, как это происходит. Но, вроде бы, когда я сильно нервничаю, меня трое человек не могут удержать. Сила какая-то просыпается. Когда мне за кого-то очень уж надо заступиться.
— Интересно. И как она проявляется, эта сила?
— Дверь могу, например, запертую плечом вышибить. Запросто.
— А человека убить? Врага?
— Врага, наверное, могу.
— А того, кому успокоение надо?
— Не знаю. Не пробовал.
— Когда сильно нервничаете, в каком вы состоянии? Помните потом что-нибудь?
— Не особо. Это импульс. Чувствуешь себя ружьем после отдачи. Сначала будто выстрелил, а потом назад отбросило. Вы мне таблеток не выписывайте. Не помогает. Я лучше в коридорах полчаса посижу, и успокоюсь. Может, мне не везет просто? А?
— Как вы себя сейчас чувствуете?
— Вроде бы полегче. Полегче, да.
— Вы должны ко мне приходить и дальше. По крайней мере, два раза в неделю.
— Да. Я понимаю.
— Если у вас нет денег…
— Деньги есть. Жена умерла, так наследство осталось. Матери ее квартира. Я квартиру продал и живу. Только не так уж много осталось, если Варягину дать, так ему не хватит.
— Отчего умерла жена?
— Из окна упала.
— Из окна?!
— Мыла стекло весной, как раз под Пасху, года три назад, и упала.
— А вы что в это время делали?
