пиццы, захлопывает дверцу и начинает колдовать с кнопками. Потом кидается к столу, смотрит инструкцию, написанную на коробке из-под пиццы.
— Помочь? — В дверях появляется Люська.
— Я уже справилась сама. У нас ведь сегодня субботний ужин.
— Прощальный, — замечает Апельсинчик. — Завтра будем ужинать уже без кого-то.
— Да-да, — рассеянно говорит писательница. — И я решила приготовить что-нибудь парадное, праздничное.
— Вы всю пиццу из морозилки выгребли?! — громко ахает Люська, увидев на столе коробки. — Но зачем? Я же сама могу ее приготовить, но, может быть, именно меня завтра здесь и не будет?
— Да бросьте! — печально говорит Залесская. — Я прекрасно знаю, что это у меня самый низкий рейтинг!
— Почему? — удивляется Люська.
— Я самая некрасивая, самая неинтересная, самая скучная, глупая, плохая… Я…
— Да что это с вами?
Залесская всхлипывает:
— Как жаль, что я не воспользовалась случаем и не научилась у вас готовить! Как жаль! А это действительно просто?
— Что?
— Пицца?
— Конечно. Надо только приготовить дрожжевое тесто. Вообще-то можно и пресное, с добавлением разрыхлителя, но я люблю именно дрожжевое, настоящее.
— А как? Как его делают? Дрожжевое?
— Сначала надо приготовить опару. Берете стакан молока, чуть подогреваете…
— Ой, погодите, я запишу! — Залесская из одного бездонного кармана выхватывает ручку и блокнот.
— Я вам сама потом запишу.
— Потом… Да… Но потом меня не будет…
— Да перестаньте вы!
— Нет, я… Это ужасно!
— Пицца сгорит!
— Ай! — Обе кидаются к печке, лампочка уже давно подает сигнал: готово!
— Но пока все соберутся, она остынет! — отчаянно говорит Залесская и снова начинает всхлипывать. Люська в растерянности:
— Да что случилось?!
— Ничего… ничего не будет… Ничего не получится… Моя мечта… моя книга…
— Ну почему, почему вы решили, что самый низкий рейтинг у вас?
— У меня. Я так ничего и не смогла. Хотела сказать так много… много интересного. Почему? Почему не получилось? Господи, неужели же я глупа? Я глупа! Ведь у меня же больше ничего нет! Только надежда на то, что я делаю что-то очень важное и нужное… Ничего. Ни семьи, ни детей… Только надежда.
— Ничего, не надо так переживать: поедят и холодную! — утешает ее Люська.
В кухне появляется Серафима Евгеньевна:
— Что случилось?
— Карты у вас с собой? — кидается к ней Люська.
— Да, конечно. А что…
— Пойдите погадайте Марии… э-э-э… Черт, забыла!
— Мих… Михайловне, — всхлипывает писательница.
— И смотрите, чтобы никаких пиковых тузов! — грозно предупреждает Люська пожилую актрису.
— Но как же? Это же карты? — растерянно бормочет Ирисова.
Люська начинает сама командовать на кухне. Люба, повернувшись к Стасу, говорит:
— Да у нее самая настоящая истерика!
— У Люськи?
— У Залесской! Ты что, не видишь?
— Ну и что?
— Как мог попасть в «Игру» человек с явными отклонениями в психике? Неизвестно еще, что за лекарства она пьет! У нее же явно признаки перманентной депрессии.
— Да? А я вот этого не замечаю. По-моему, ничего особенного. Человек как человек, — пожимает плечами Стас. — Ну, всплакнула немножко. Все вы бабы такие.
— Но…
— Не мешай смотреть.
…Они уже дружно носят тарелки в гостиную. Кроме Серафимы Евгеньевны, которая, надо заметить, немного ленива и сейчас пользуется случаем: раскидывает карты перед Залесской и не помогает остальным накрывать на стол:
— Милочка, у вас в голове сплошные проблемы! И в ногах тоже.
— Как это в ногах? — кисло спрашивает Залесская.
— Я имею в виду те карты, что лежат внизу, под дамой червей. Да, я решила, что вы — дама червей. Потому что треф — это замужняя, а бубен — девушка незамужняя, но юная. Можно было бы взять даму пик, но… Простите, волосы у вас крашеные?
— Что? О-о-о! Волосы! — берется рукой за горло Залесская, словно хочет себя удушить.
— Милочка, я, право, не хотела. Если это для вас так болезненно… Так вернемся к тому, что у нас в ногах. Так… Семерка треф, десятка пик. Вообще-то это означает больную постель.
— Серафима Евгеньевна, я же просила! — возмущается Люська, появляясь в гостиной.
— Но что ж я тут могу поделать? — разводит руками Ирисова. — Это же карты! Может, на сердце другое? Ах!
— Что такое?! — испуганно вскрикивает Залесская.
— И тут сплошные трефы! Это, милочка, слезы.
Писательница безмолвно открывает рот, словно рыба, вынутая из воды. В гостиной в это время появляется Виолетта, как всегда последней. Увидев Залесскую на диване, не выдерживает и вставляет шпильку:
— Я тоже могу так дежурить! Завтра приду — и, вместо того чтобы готовить, рассядусь в гостиной! На диване!
— Ты что, не видишь: человеку плохо! — возмущается Зося.
— Ха! Плохо! Она же притворяется!
— Нет, это просто невыносимо! — вскакивает с дивана Залесская. — Все против меня!
— Вы не правы: все против всех, — очень тихо поправляет ее Алексей Градов.
— Вы все меня ненавидите! — не обращая на его слова внимания, восклицает писательница. — Вы все! Но у меня и так самый низкий рейтинг!
— С чего это вы взяли?! — все хором.
— Я чувствую! У нас, людей искусства, повышенная чувствительность! А вы все толстокожие бегемоты.
— Милочка, успокойтесь, — обращается к Залесской Серафима Евгеньевна. — Право, не стоит так волноваться. Мы сейчас посадим рядом с вами приятного молодого человека. Нет, Леша, вы к Зосеньке садитесь. Артем Арсеньевич, будьте так любезны.
— Да-да. С удовольствием. — Вот инженер Суворов о своем низком рейтинге ничего не подозревает. Послушно садится рядом с Залесской, интересуется: — Ужин вы сегодня готовили?
— Что?! И к ужину какие-то претензии?! — Залесская снова хватается правой рукой за горло.
— Да я просто так спросил!
Все молча начинают накладывать себе в тарелки пиццу. Стук вилок и ножей, долгая пауза, потом Кучеренко замечает:
— А все-таки когда вы, Люсенька, дежурите по кухне, это просто праздник души.
