использовала антисемитизм. Россия же в попытке создания всемирной коммунистической культуры свое психологическое подкрепление находит в преследовании буржуев. Можно с тревогой задать себе вопрос: что же будут делать Советы, когда уничтожат всех буржуев? Агрессивность неизбежно приводит, по Фрейду, к невыполнимости концепции на деле, она несовместима с созиданием.
Фрейд напоминает, что существуют различного рода массы: текучие и постоянные, гомогенные и негомогенные, естественные и искусственные, примитивные и высокоорганизованные. Для жизнеспособной массы, которая состоит из множества равных, способных друг с другом идентифицироваться индивидов, как он выражается для орды с ее стадным чувством, нужен предводитель. И особое внимание он обращает на массы, при которых отсутствует вождь и на массы, возглавляемые вождями. В качестве примера последних он берет такие высокоорганизованные, искусственные массы, как церковь и армия, с их необходимостью известного внешнего принуждения. При всем различии этих организаций в них, по словам Фрейда, культивируется иллюзия о наличии любимого каждым членом массы верховного властелина, предводителя. А властелин в равной степени любит всех своих «детей». Иногда функции вождя заменяются вдохновляющей идеей. Именно наличие и роль вождя во многом объясняют несвободу в массе отдельного человека. Вся свобода, а соответственно и ответственность перекладывается на вождя. Как только связь вождь — массы прекращается, масса начинает разлагаться. Лучшим свидетельством тому, считает Фрейд, является паника с ее бессмысленным страхом. В случае разложения религиозной массы речь идет не столько о страхе, сколько о преобладании враждебного отношения к другим людям. «Если вместо религиозной появится какая-либо иная связь, объединяющая массу, как это сейчас, по-видимому, удается социализму, в результате возникнет та же нетерпимость к внестоящим, как и во времена религиозных войн»[139]. Он показывает, что особую значимость приобретают те случаи, когда множество людей совместными усилиями пытаются обеспечить себе счастье и защиту от страданий путем иллюзорного преобразования действительности.
Масса напоминает Фрейду вновь ожившую первобытную орду с ее ощущением равенства в ней всех и равно любимым вождем, тогда как сам вождь любить никого не обязан. Исторический прогресс, подчеркивает он, заключался в выделении отдельной личности от массы. И в этом процессе выделения большую помощь оказывает миф, причем миф героический, когда индивид в фантазии отделяется от массы и рассказывает массе о подвигах созданного им героя. Но, согласно Фрейду, миф завершается обожествлением героя, поэтому он лжив по отношению к реальности. Когда мы имеем дело уже не с ордой, а с выделившимися индивидами, то массообразование предстает как регресс.
Некоторые замечания Фрейда до сих пор заставляют задумываться над теми связями, которые существуют между массой и вождем. Примером тому является следующее высказывание: «Угнетаемые могут быть эффективно привязаны к своему угнетателю, видеть в своих господах, вопреки всей враждебности, воплощение собственных идеалов. Не сложись между ними таких, в сущности, удовлетворяющих отношений, осталось бы непонятным, почему столь многие культуры, несмотря на оправданную враждебность к ним больших человеческих масс, продержались столь долгое время»[140]. Это интересное замечание Фрейда поможет нам понять тесную связь между вождем и массой, ответственность масс за вождя и его политику, понять тот широко распространенный факт, что без поддержки масс никакая политика вождя не может долго просуществовать.
Проблему бессознательного в толпе прослеживает и Юнг, обративший внимание на то, что бессознательное впитывает опыт поколений. Внешняя среда не изменяет подсознание, но видоизменяет, а точнее обусловливает его внешнее проявление. У Фрейда общественное подсознание выступало как социальное «Оно». Юнг вводит понятие «коллективного бессознательного» — это коллективное и безличное психическое содержание, основы которого заложены в глубокой древности, это оставляемый опытом осадок и вместе с тем созданный опытом априорно образ мира. Толпе присуще коллективное бессознательное. Сам феномен толпы предстает у него как «юность человечества», которой свойственно стремление воплотиться в идеале, веря в идеал. Именно «коллективное бессознательное» является основанием, на котором вырастает индивидуальное бессознательное. Он сравнивает его с воздухом, которым дышат все, но который не принадлежит никому. Коллективное бессознательное никогда не стремится к целям индивидуальной судьбы, только к коллективным целям. Человек не просто участвует в движении к коллективной цели, но он, по Юнгу, — само это движение. Поэтому возможно коллективное помешательство, массовый психоз, подобный массовой эпидемии, что может привести к войнам, революциям. Он рассматривает такое обратное движение к коллективному человеку как компенсаторное, как реакцию на увлечение идеями индивидуализма и демократии.
То, что мы называем цивилизованным сознанием, прочно отделило себя от основополагающих инстинктов, но это не означает, что инстинкты исчезли. Это касается не просто индивида, но всего человечества как такового. Юнг говорит о возрастании опасности инфекции коллективного невроза и нужно понять, что ментальные средства могут более эффективно защитить нас от этого. Коллективные неврозы тесно связаны с господством мифов. Мы все, напоминает он — и Запад, и Восток, находимся во власти мифологии и веры во всеобщий мир, равенство людей, незыблемые человеческие права, в Божье Царство на земле. И по сути своей коммунистический мир верует в такой же великий миф — «… или это свято почитаемое архетипическое видение Золотого века (или Рая), где в изобилии имеется все для каждого и где всем человеческим детским садом правит великий, справедливый и мудрый вождь»[141]. Миф необходим человеку, он выводит его за пределы обыденного, но в то же время создает множество иллюзий у человека.
Миф не был создан сознательно, он, говоря словами Юнга, произошел и оказывает огромное влияние на человека и человеческие массы. Всевозможные непредвиденные и необычные исторические события невозможно объяснить с точки зрения личностных мотивов. «Изменения в характере человека, происходящие под влиянием коллективных сил, буквально изумляют. Деликатное и разумное существо может превратиться в маньяка или дикого зверя. Причины тому ищут обычно во внешних обстоятельствах, но взорваться в нас может лишь то, что заранее было заложено. Мы всегда живем на вершине вулкана; и пока нет человеческих средств защиты от возможного извержения, которое способно разрушить, что только может. Конечно, хорошо устраивать молебны в честь разума и здравого смысла, но как быть, если ваша аудитория подобна обитателям сумасшедшего дома или толпе в коллективном припадке? Разница тут невелика, ибо и сумасшедший, и толпа движимы овладевшими ими безличными силами»[142].
Политический лидер, согласно Юнгу, лишь персонифицирует коллективные устремления. И когда в обществе как по мановению волшебной палочки объявляется пророк, то это есть проявление того, что общество или определенная группа в обществе, потеряли свое психическое равновесие. Индивид, подчеркивал Юнг, находясь в общности, в массе бессознательно оказывается отрешенным от своей индивидуальной ответственности, он как бы несом общностью. Чем крупнее организация, тем более она походит на тупое и свирепое животное, оно имморально и беспросветно тупо. «Наше удивление перед лицом великих организаций исчезает, когда мы понимаем, что за изнанка у этого дива, а именно чудовищное накопление и выпячивание в человеке всего первобытного и неизбежное уничтожение его индивидуальности в пользу того монстра, которым как раз и является большая организация»[143].
«Восстание масс» Ортега-и-Гассета
Все эти идеи о месте и роли масс в обществе XX в. были подытожены в книге испанского философа Ортега-и-Гассета «Восстание масс» (1930 г.), посвященной характеристике новой роли масс в обществе, причин этого явления и последствий, вытекающих из этого. Ортега говорит о том, что в отличии от прежних времен, когда толпа находилась «у задников общественной сцены», сейчас она стала бросаться в глаза. Более того, согласно его мнению, вся власть в обществе перешла к массам, что и вызвало тяжелейший кризис в Европе.
Каковы же причины этого явления? Ортега, конечно, понимает, что речь идет о целом ряде причин. Одну из них он усматривает в невиданном росте населения земли и небывалой скученности людей в больших
