городах. «За три поколения вырвалась на свет такая толпа людей, что, сметая все на своем пути, она, подобно лавине, затопила всю поверхность истории»[144]. Массы стали видны, они расположились в местах, «излюбленных обществом», они заняли места главных действующих лиц. Как он выражается: герои исчезли, остался хор. То, что раньше воспринималось как количество, теперь предстает как качество. И эта масса захватывает все больше не только пространства, но и функций. Ортега говорит о расширении вселенной существования человека. В распоряжении масс оказались достижения науки и техники, доступные ранее лишь незначительному меньшинству. Весьма расширился круг профессий человека, возможности его отдыха, вещей, которыми он располагает. Спорт показал, как велики его физические возможности, наука — величие его интеллектуальных возможностей. Жизнь среднего человека стала вмещать в себя весь мир, он располагает огромным количеством информации обо всем, что происходит в мире. Произошло небывалое увеличение спектра человеческих возможностей и его жизнеспособности в целом, раздвинулись пространственные и временные границы его мира. Все это привело не только к расширению возможностей обычного человека, но и к тому, что во многом ему стали доступны если не все, то очень многие блага цивилизации.
Ортега говорит о повышении исторического уровня, имея в виду под этим то, что средний уровень нынешней жизни достиг значительно большего предела, поднялся, по сравнению с прошлым. Но поднялся он внезапно, одним скачком, за одно поколение. Как он выражается, наша армия сплошь состоит из офицеров. И в этом явлении он усматривает и благо, и зло. Благом он считает массовое просвещение, прогресс, подъем жизненного уровня, огромный рост жизненных возможностей человека. Он не согласен с представлениями о «закате Европы». В начале века, считает Ортега, европеец верил, что человеческая жизнь стала тем, чем она должна быть. И для современного времени характерна странная уверенность, что человек достиг всего.
Зло же он усматривает во всеобщей нивелировке, когда происходит выравнивание богатств, прав, культуры, классов, полов. Вулканический выброс масс на арену истории, согласно Ортеге, произошел с такой бешеной скоростью, что не было времени приобщить массы к ценностям традиционной культуры. Речь идет о том, что средний человек, приобщаясь к благам цивилизации в столь быстрых темпах, не усваивает культуру прошлого, более того, он ее отрицает, человек как представитель массы — самодовольный, для него как бы исчезли нормы, традиции, образцы прошлого. Для него характерна странная уверенность в том, что он не связан с прошлым. Именно решительный разрыв настоящего с прошлым выступает, по Ортеге, важнейшей характеристикой эпохи.
Для понимания современной ситуации, самого «восстания масс» Ортега вводит понятие «человек — масса». Для него это не социальное, не классовое, а чисто психологическое понятие. Это средний человек, который чувствует себя «как все», не ощущает какого-либо отличия от всех. Это человек — посредственность, который не переживает из-за этого, а воспринимает свою посредственность как норму жизни. Более того, зная, что он посредственность, он «имеет нахальство повсюду утверждать и всем навязывать свое право на посредственность.» Согласно Ортеге такие люди есть в любой социальной группе, в том числе и среди аристократии. У него речь не идет о делении на низшие и высшие классы. К аристократии, элите он относит не ту группу людей, которая оказалась таковой в силу своего происхождения, а ту, которая наделена определенными идеалами, желаниями и при этом обладает чувством ответственности. Эти люди следуют чувству долга, выдвигают к себе высокие требования и готовы к самосовершенствованию. Для них жить — значит активно действовать, а не ограничиваться тем, чтобы только реагировать на воздействие.
В отличие от таких благородных людей масса «навязывает свое право на вульгарность и провозглашает вульгарность как право». Человека — массу не интересуют основные ценности, созданные культурой. Он не собирается их придерживаться. Блага цивилизации он воспринимает как естественно данное состояние, у него отсутствует историческое сознание. И объясняет это положение Ортега следующим образом: современная цивилизация ставит перед человеком столь сложные задачи, а решение их столь запутанно, что человек нередко стремится устраниться от решения этих задач. Принципы, лежащие в основе современной цивилизации, «оказались столь глубокими и плодотворными и смогли произвести на свет такой обильный и разнообразный урожай, что, объевшись его плодов, „нормальный человек“ утерял к ним всякий интерес… Все прошлые цивилизации погибали по причине недостаточной обоснованности своих принципов, похоже, европейской цивилизации грозит противоположное… теперь уже сам человек не успевает шагать в ногу с прогрессом, по пути которого неуклонно движется цивилизация»[145]. Он придавлен собственными неограниченными возможностями. И приговор Ортеги звучит сурово — человек-масса или, как он еще говорит, «новые люди» — это варвары, выскочившие на сцену истории и все более заполняющие ее пространство. В лоне цивилизации возник дикарь, который даже не замечает, что живет в цивилизованном мире. «Человек-масса это и есть дикарь, который, ловко спустившись по веревке, выпрыгнул вдруг на старую сцену цивилизации» [146]. Все это свидетельствует, что Европа впадает в варварство. Столь пессимистичный вывод был не случаен. Он был связан с наблюдением за большевизмом, рвавшимся к власти фашизмом. Более того, Ортега фиксирует внимание на призывах французских синдикалистов к «прямым действиям», на их отказе от компромиссов, от всякого участия в политической борьбе. Он признает, что человек всегда был вынужден прибегать к насилию, но широко известный призыв теоретика анархо-синдикализма Ж. Сореля в начале века к «прямым действиям» превращало насилие в аргумент номер один. «Закон „прямого действия“ подразумевает уничтожение всех законов, всех действий, которые опосредуют нашу деятельность с момента постановки цели и до ее достижения; это охранная грамота варварства» [147]. В Европе появляется тип человека, который не хочет ни сам признавать чужую правоту, ни сам быть правым. Новым стало право на неправоту, четко выраженное стремление покончить с любыми дискуссиями, отказ от любой формы сосуществования мнений и смертельная ненависть ко всем тем, кто не принадлежит толпе или с ней не согласен. Восстание масс, по Ортеге, — это восстание против интеллектуальных и моральных основ общества, отказ от культурного сосуществования, от подчинения законам.
В своем исследовании роли масс в XX в. Ортега исходит из того, что уже XIX веку удалось создать такие общественные институты, которые толкали людей к сплочению в массы. С его точки зрения XIX век содержал какую-то изначальную порочность, таил в себе регресс, коль смог породить на свет новую породу людей — варваров, дикарей с их полным пренебрежением завоеваниями культуры. И в то же время получивший широкое распространение в XIX в. либерализм он трактует как сущностную необходимость, которая живет в сознании любого европейца, независимо от того, верит он в либерализм или нет. Коль признаком цивилизации у Ортеги выступает добровольное стремление к сосуществованию, то либерализм для него — самая возвышенная форма сосуществования в политике, ибо либерализм предполагает предоставление большинством прав меньшинству, стремление ограничения воздействия власти на общество, наличие оппозиции. Старая демократия могла существовать за счет либерализма и веры в закон. Демократия и закон, подчеркивает он, существуют как синонимы и предполагают строгую самодисциплину человека.
Приход масс в политику, Ортега трактует как торжество сверхдемократии, когда массы не уважают закон, действуют в обход закону, путем насилия, навязывая свои вкусы и желания всему обществу. Действия масс, как правило, принимает форму суда Линча. Америка тех лет предстает у него как «райское пристанище масс», при котором вседозволенность кажется массам природным состоянием человека, естественной как воздух. Масса давит все непохожее, особое, личностное. Мы живем под грубым господством масс. Бразды правления оказались в руках людей, незнакомых с принципами развития цивилизации. При характеристике сверхдемократии Ортега говорит о том, что массам как никогда ранее в истории удается задавать тон в обществе. Они готовы считать себя компетентными в решении любых вопросов и решать любые вопросы. Они все знают и им незачем слушать других. Поэтому, считает он, у них атрофированы органы слуха, они глухи к иным мнениям и точкам зрения. Массовость у него выступает как синоним инертности и непокорности одновременно. Дело не в том, что человек-масса глуп, он обладает большим интеллектом, чем в прошлом, но он не использует свой интеллект и не хочет им пользоваться. Именно поэтому у него речь идет об отказе от культуры.
Особый интерес представляет выявление Ортегой связи между государством и массами. Современная государственная машина усовершенствовалась настолько, что охватила своими щупальцами
