Традиция непредубежденности и независимости суждений, как бы то ни было, довольно нова в медицине. В прошлом медицина была ближе к тому, чем сегодня является анализ, включая и тело, и душу, аполлоническое и дионисийское. Во всех культурах (и в нашей до недавнего времени) врачи служили богам как священники; теперь священничество осталось, остались и храмы, но где же боги? Новая религия просвещения возвела на трон разум и тело за счет эроса и души. И именно в этой заброшенной области эроса и души, а не в рациональных методах современная медицина столкнулась со своими трудностями: сверхспециализацией, домашними вызовами, гонорарами, с больничной администрацией, медициной в политике, медицинским образованием, с взаимоотношениями доктора с пациентом — со всеми теми проблемами, которые показывают, как человеческий аспект оказался в тени.
Большая часть проблемы касается подавления дионисийского начала, этого существенного элемента в лечении, как подчеркивалось в медицине вплоть до недавнего времени. Теперь мы пришли к тому, что современный врач не избавлен от сегодняшних проблем, связанных с телом, и при этом он чувствует себя здесь не более уверенно, чем с душами своих подопечных. Нельзя порицать только его одного за материализм и бегство в лабораторию и хирургию, где разум и тело могут быть достаточно четко отделены друг от друга. Все мы делаем одно и то же, хотя и разными способами, в век аполлоновой науки и дионисийского отреагирования в состоянии аффекта и мечтательной фантазии. Врач несет свою ношу и терпит наше разочарование только потому, что содержит в себе образ целителя, а мы так отчаянно нуждаемся в исцелении. Мы ожидаем, что он каким-нибудь образом покажет этот путь к здоровью, вновь обретя свою дорогу к архетипическому образу целителя. Тогда аналитику не нужно будет решаться на крайности: только душа, только эрос, только эмоция. Тогда можно будет создать подлинно медицинский анализ в духе лечения во имя обоих богов.
Глава 9. Патологическая предубежденность
Патология изучает возникновение и эволюцию болезненных состояний. Она определяется как раздел науки, занимающийся исследованием причины и механизма болезни. Обычно понятие болезни устанавливается выделением и описанием тех характеристик больного, которые отличают его от здорового. Патология повествует о расстройствах или нарушениях в биосе, то есть в жизненном процессе. Существуют органическая патология, психопатология.
Как мы уже видели выше, первоначально патология означала изучение страдания; но в современной патологии страдание субъекта, его жалобы — лишь один из факторов, учитываемых при установлении болезни. Это вообще не главный фактор, и значительная часть работы с патологическими проявлениями выполняется людьми, никогда не видевшими самого пациента, а только изучавшими небольшие частицы его материальной субстанции. Так как любой пациент представляет собой субъективные переменные, способные исказить микроскопическую точность, медицинский патолог считает самым лучшим как можно дольше держать страждущего за пределами поля зрения, чтобы определить болезнь быстро и точно. Благодаря влиянию патологии медицина все более и более становится интеллектуальной задачей и все менее и менее эмоциональным взаимоотношением между доктором и пациентом. Сместив фокус своего внимания с постели больного к лаборатории или позволив лабораторным методам патологии оказывать влияние на свои клинические установки, врач приобретает при этом и патологическое предубеждение. Подобный уклон способен привести его к вере в то, что болезни существуют сами по себе, отдельно от людей и что исследование болезни как таковой более уместно, нежели исследование непосредственно больного человека.
Когда аналитик переносит интерес с человека, пришедшего с жалобой, на саму жалобу и ее причину, он также перемещается от самого больного в лабораторию. Он сам начинает страдать из-за патологической предубежденности. Этот сдвиг еще более серьезен в анализе, чем в медицине, так как в медицине существуют состояния, которые можно изолировать и наблюдать в искусственных условиях in vitro, куда, скажем, наряду с вирусами можно поместить также и искомое противовирусное средство, и только на последней стадии в случае успеха применить полученный продукт для лечения пациента. Но в анализе не существует паразитов, инфицирующих агентов или химических компонентов, отделенных от пациента. К нему неприменимы ни ситуации in vitro, ни другие возможности наблюдения, так как болезнь — это сам пациент.
Когда патолог пытается разгадать 'загадку жизни', то даже весьма профессиональный гистохимик по-прежнему использует классические методы анатомии, предназначенные для разделения отделяемых частей, или, как сказал Клод Бернар, 'для разделения всех сложных явлений последовательно на все более и более простые явления'. Это разделение ведет к увеличению дифференциации частей (как в ядерной физике), что, в свою очередь, требует более усовершенствованного технического оборудования. Организм в его целостной жизненной ситуации больше не является главным, потому что состоит из комплекса элементов. И весь этот комплекс оказывается за пределами способности специалиста понять его полностью. Так что медицина стремится к созданию все более новых инструментов и методов для разделения этого комплекса — пациента. Более простые явления обычно обнаруживаются при обратном движении к моменту их зарождения. Таков генетический подход к объяснению проблем. Процессы, подобные болезням, исследуются в их простейшем периоде — периоде становления, а не в условиях конца, которого они достигают впоследствии, так как конец всегда приводит к общему результату — смерти. Следовательно, эмбриональное состояние имеет тенденцию вызывать больший интерес, чем зрелое, а детству отдается большее предпочтение, чем старости.
Такой генетический подход оказал негативное влияние на психотерапию. Психологические нарушения стали рассматривать как детские психические расстройства, а сам поиск возможных причин стал вестись по линии отделения настоящего от прошлого, психологического от телесных травм. Мы движемся в обратном направлении по рельсам этой ложной модели в направлении более простых событий, останавливаясь наконец у той единственной твердыни, обладающей, кроме Смерти, гарантией бытия, — у Матери. Так много явлений анализа истолковывается теперь в терминах отношений мать — дитя, что остается только спросить, не является ли психотерапия следствием страданий из-за коллективного бессознательного материнского комплекса. Этот «диагноз», определяемый на базе каузального генетического подхода, имитирует естественную науку, и то, что является материей в науке, оказывается матерью в психологии.[14]
Когда выясняется, что анатомические или генетические методы не выявляют коренных причин, на что возлагалась большая надежда, то патологическая предубежденность вынуждена решать свои проблемы с помощью измерения. Это простейший способ дифференцирования предметов, ибо каждое материальное событие существует в определенном количестве, и, следовательно, его можно измерить. Здоровье и болезнь могут быть выражены в формулах: анализ крови, основной метаболизм и т. д. К несчастью, как мы уже убедились, этот способ имеет тенденцию сводить качественные различия к количественным. Такой подход приносит с собой другую философию: хорошая жизнь все чаще означает более длительную жизнь. Улучшение жизни начинает означать ее продление. Развитие сознания означает теперь большую интенсивность его деятельности. Методы патологии, вливающиеся в кровеносную систему медицины, начинают, таким образом, заражать психотерапию.
Чем быстрее и увереннее распознается патология в медицине, тем выше шансы для быстрого и эффективного лечения. По этой причине врач всегда старается обнаружить патологию. Если он является успешным диагностом и это определяет направление его работы, вероятность нарушения деятельности организма, не обнаруженного ранее, должна повлиять на все, что он слышит от пациента, и на все, что он наблюдает. Любое обстоятельство кажется ему симптоматичным; все находится под подозрением. Если аналитик действует с подобной медицинской установкой, то это признак присутствия в нем патологической предубежденности.
Когда человек заболевает? Когда личность становится душевно больной? В медицинских книгах достаточно часто утверждается, что границы даже органической патологии не поддаются четкому определению. Выделяются различные уровни сложности, то есть существуют такие болезни, как бешенство или оспа, для которых индивидуальные переменные менее значимы, чем патологический синдром,
