Себастьян улыбнулся с несколько капризным видом и коснулся пальцем ее мокрой щеки.
— Моя милая девочка, — ответил он с небрежностью человека, у которого всю жизнь было множество слуг, — честно говоря, не важно, что они подумают. Кроме того, разве у тебя нет серьезной уважительной причины? — Он взял ее бокал и поднес к губам Кэти. — Выпей немного, и ты наверняка почувствуешь себя лучше.
Кэти послушно сделала глоток. Когда она робко взглянула на Себастьяна, ее лицо окрасилось очаровательным румянцем. Теперь ей хотелось только одного: чтобы он не уходил. Его присутствие невероятно утешало Кэти. К тому же ей было необыкновенно хорошо, потому что он все еще обнимал ее одной рукой. Несмотря на свою трагедию, Кэти знала, что, если она осмелится положить ему голову на плечо, под твердый загорелый подбородок, и замереть, она почувствует себя очень довольной и сможет спокойно заснуть… Внезапно она поняла, что у нее больше нет сил.
Но Себастьян начал настаивать на том, что она должна поесть, напомнил, что она ничего не ела после второго завтрака. Наконец он убедил Кэти пойти в столовую и что-нибудь съесть. Себастьян заставил ее выпить до дна целый бокал вина. Потом им в sala подали кофе, и он уговорил Кэти забраться на небольшой диванчик и немного отдохнуть. Кэти лежала, обложившись подушками, и смотрела на Себастьяна. Она думала о том, как он красив. Несмотря на то, что его баловали всю жизнь, что ему легко все доставалось, у него было энергичное лицо. Энергичное и довольно красивое лицо, напоминающее лицо рыцаря. А у его волос был такой чудесный золотистый оттенок… совсем не подходящий португальскому маркизу!
И еще Себастьяну абсолютно шла вся окружающая его роскошь. Его элегантный вид сочетался с элегантностью огромных комнат, где в изобилии присутствовали бесценные антикварные вещицы, которым позавидовал бы любой знаток старины. Это были совсем не те древности, что пылились у них дома в Литл-Карриге, большей частью подделки… Здесь на всем лежала печать подлинности. Так блестеть могли только настоящий фарфор и настоящий хрусталь, так мерцать — только лучшая парча, так переливаться — только вытканные вручную ковры.
И обо всем заботилось бесчисленное множество слуг.
Кэти закрыла глаза, потом снова их открыла и с некоторой тоской посмотрела на мужа. Если бы только ему не пришлось так страдать из-за Хильдегард!.. Если бы только не существовало никакой австрийской баронессы, из-за которой разбились его мечты о счастье, о нежности, веселье, любви и страсти…
Лежа на диване, Кэти почувствовала, что дрожит. О чем она думает? Почему на нее внезапно нахлынули эти чувства… это желание снова оказаться в его объятиях, и не только для того, чтобы он осушил ее слезы? Она испытывала, чуть ли не мрачный гнев, потому что когда-то существовала некая Хильдегард, из-за которой ей никогда не придется узнать, что такое счастье!.. «О нет, нет!» — подумала она и решила, что рассуждает немного легкомысленно.
Себастьян оторвал глаза от книги, которую читал. Ему показалось, что Кэти заснула. Мягкий свет падал на нее, ласково касался нежных рыжих локонов на бледном изможденном лице.
Он подошел к ней, взял ее на руки и снова понес вверх по лестнице к ней в комнату. Снова позвонил ее горничной, а потом вернулся, чтобы посмотреть на Кэти, когда ее уложили в постель. На этот раз Кэти быстро заснула. Она выглядела юной, беспомощной и одинокой. Под глазами залегли пурпурные тени, уголки губ по-детски опустились.
Себастьян сел возле кровати Кэти и взял ее руку. Он держал ее очень осторожно. Во сне Кэти, ничего не сознавая, переплела их пальцы. Себастьян провел с ней не меньше часа. Потом накрыл шелковистой простыней ее обнаженное белоснежное плечо, с которого спустилась бретелька тонкой, как паутинка, ночной рубашки, одной из тех, что купила ей леди Фитц.
К себе в комнату Себастьян ушел с на редкость задумчивым видом. А Кэти спала с легкой улыбкой на губах. Ей снилось, что он все еще держит ее за руку.
Глава 10
Следующие несколько дней Кэти пыталась встряхнуться и прийти в себя. Но это оказалось не таким уж простым делом. Порой ей хотелось помчаться обратно в Ирландию, к матери, сестрам и леди Фитц. Снова почувствовать себя в привычном окружении, посидеть в отцовском кабинете и попытаться представить себе, что он там с нею. Но когда Кэти собралась с духом и попросила Себастьяна позволить ей уехать, он твердо заявил, что она должна остаться.
— Тебе это не пойдет на пользу, — сказал он, — и незачем возвращаться в Ирландию… по крайней мере, сейчас. Если бы все было иначе, я бы поехал вместе с тобой.
Она ему поверила. Он отправился бы с ней в Ирландию, если бы видел хоть какой- нибудь смысл в ее возвращении к родным. Но он не видел в этом смысла. Наоборот, всеми силами пытался заглушить в ней горечь внезапной утраты: заинтересовать Кэти новой обстановкой, возродить ее былой интерес к португальским пейзажам. Для этого он подолгу катал ее на своем белоснежном автомобиле — в просторном гараже поместья стояло несколько автомобилей — и показывал ей леса пробковых деревьев и каштанов, а также многие мили виноградников, которые украшали этот радостный уголок Португалии.
Небрежным взмахом руки Себастьян указывал ей на террасированные склоны, с которых позже соберут урожай спелого пурпурного винограда. Виноград еще только созревал. Юные и нежные, гроздья жадно тянулись к яркому солнечному свету. Себастьян рассказал Кэти, что все эти виноградники принадлежат ему. На склонах холмов работали мужчины и женщины. На некоторых из них были яркие пестрые платки, на других — черные шерстяные вязаные колпаки с помпонами. Все эти люди работали на Себастьяна. Жалобно скрипевшие телеги, запряженные быками, принадлежали Себастьяну. Они с Кэти проехали мимо многих его владений. Ему принадлежали даже целые деревни.
Себастьян владел и обширными персиковыми садами, и даже местной гончарной фабрикой. Он признал, что эти гончарные изделия ужасны, но они приносят хороший доход роду Барратейра. А на побережье ему принадлежали огромные пляжи, восхитительные маленькие бухты с ослепительно белым песком и выдающиеся мысы, где виднелись леса японских зонтичных пихт.
Осознание того, что ее муж — богатый землевладелец, не прошло для Кэти спокойно, она представляла все это с самого начала, а сейчас ей лишь открылись детали. Теперь ей нужно было полюбить эту живописную землю, привыкнуть к ней. Впрочем, это было несложно: благоухающие сосновые леса, когда легко дул майский ветерок, вздыхали так, что гуляющим по ним людям казалось, что они слышат музыку. А цветочный ковер напоминал искусную вышивку с неглубокими долинами, по которым текли журчащие ручьи. И — невообразимо широкое небо, которое озаряло пламя заката. Небо, глубокое, синее и сверкающее, как волны.
Кэти получала большое удовольствие от поездок на автомобиле… вернее, получала от них столько удовольствия, сколько могла при подобных обстоятельствах. И ей нравилось наблюдать за тем, как сильные загорелые руки Себастьяна крепко держат руль машины,
