Селестен вернулся под вечер с баллоном, который, как он выразился, «накачали». В доме он засиживаться не стал, сказал, что вымотался и хочет спать, и ушел в сарай. Артур, которому было поручено первым вести наблюдение, увидел, что Селестен открыл окно и рассматривает стекло — так же, как это сделал он сам утром.
— Гм, — хмыкнул мальчик, — кажется, наш друг что-то заметил… Теперь он тоже знает, что у него побывал незваный гость.
Стемнело. Раскатистый храп возвестил о том, что браконьер уснул, и Мишель решил, что продолжать наблюдение бессмысленно.
«Утро вечера мудренее, завтра посмотрим».
В эту ночь Мишелю долго не спалось. Его одолевало мучительное беспокойство, знакомое каждому, кто бьется над трудной задачей и не находит решения. А найти его следовало как можно скорее, и от этого было еще хуже.
В конце концов он все-таки уснул, недовольный собой, так и не выработав плана действий.
На следующее утро на рассвете Селестен явился за «своими водолазами» как ни в чем не бывало, неся акваланг. Мишель не сказал ни слова, но, загружая аппарат в лодку, обнаружил сухой стебелек папоротника, зацепившийся за пряжку ремня.
«Ясно, — подумал он. — Мсье Пуа предусмотрительно спрятал акваланг где-то в лесу, чтобы мы уж точно не воспользовались им в его отсутствие».
Артур и Даниель уже садились в лодку, как вдруг Селестен заявил:
— Я с вами! Раз делов-то уже ненадолго — верно ведь? — так с чего мне теперь прятаться? Я тоже могу грести, хоть кости разомну!
Молодые люди немного замялись, но возразить было нечего. Даниель остался дома.
Мишель, хотя мысли его были по-прежнему заняты поисками решения, догадался: браконьер перестал доверять им.
«Артур прав, — размышлял он. — Селестен понял, что в сарае кто-то побывал, хоть дверь и была заперта. Он думает, что мы искали акваланг, чтобы в его отсутствие присвоить клад! А уж теперь, когда дело близится к концу, он с нас глаз не спустит».
Однако мальчик твердо решил, что, несмотря на все предосторожности браконьера, найдет способ добиться своего.
«Я не я буду, если не докажу невиновность дяди Антонима!» — пообещал он себе.
Все прошло благополучно. Мишель отбил еще немного извести, освободив сверток почти наполовину, и на этом остановился.
«Завтра вытащу, — сказал он себе. — Когда придумаю, как предупредить всех, кого я хотел позвать в свидетели».
Погасив фонарик, Мишель не спеша поплыл вверх. Он уже видел тень лодки. Шутки ради ему вздумалось задержать дыхание: на поверхности не будет пузырей, и он, вынырнув неожиданно, напугает Селестена.
Но когда мальчик вновь поднял голову… ему показалось, что у него начинаются галлюцинации.
«Нет! Не может быть!» — подумал он и, позабыв обо всем, выдохнул.
То, что он увидел, было просто невообразимо!
15
«Не может быть!»— повторил про себя Мишель, торопясь всплыть, чтобы скорее исчезло это видение, от которого мутилось в голове.
Сверху на него смотрело лицо — ухмыляющееся багровое лицо Селестена, и что самое удивительное — он видел его отчетливо, вплоть до мельчайших черточек.
Лицо казалось таким живым, что галлюцинацией быть не могло.
Как правило, ныряльщик в маске четко различает только те предметы, которые тоже находятся под водой. Надводный мир видится ему неясным и расплывчатым.
А тут — странное дело! — лицо Селестена, хоть и находилось над поверхностью озера, выглядело так, будто их не разделял слой воды!
Прошло несколько секунд, показавшихся мальчику бесконечно долгими, прежде чем он понял наконец, что происходит. Объяснение пришло при виде темной рамки, окружавшей лицо браконьера.
Селестен смотрел на него через стекло — такой простейший оптический прибор используют рыбаки при ловле морских ежей.
«Надо же — сделал себе такую штуку или раздобыл где-то, чтобы наблюдать за мной и под водой!»
Мишелю оставалось только порадоваться, что он не достал клад сегодня.
«Вот уж повезло, — сказал он себе. — Если бы Пуа увидел сверток у меня в руках, хочешь не хочешь, пришлось бы отдать. Поздравляю, дядя Антоним, мы еще счастливо отделались!»
Мишель вынырнул; браконьер при виде его даже не подумал спрятать свое стекло. Мальчик стянул маску, перелез через борт и стал снимать акваланг.
— Вы меня напугали, — сказал он, смеясь. — Могли бы и предупредить…
Селестен тоже рассмеялся. Однако Мишель мог бы поклясться, что смех его был деланным.
— Да я так, подшутить хотел, — сказал он, и это прозвучало не слишком убедительно.
— Как же вы доставили сюда этот прибор? Когда мы садились в лодку, я его не видел.
Браконьер подмигнул с выражением, в котором было больше добродушной насмешки, чем плутовства. Он показал Мишелю деревянную рамку; стекло в ней держалось на оконной замазке.
— Утром, пока вы не встали, я сходил к лодке и привязал эту штуку за кормой, — признался он. — А шутка-то получилась славная, верно?
— Славная, ничего не скажешь, — кивнул Мишель. — Но не то ли это стекло, что я привез из Морен- ле-Фрон для разбитого окна? А замазка?
Селестен Пуа помрачнел.
— А что ему сделалось? — буркнул он слегка раздраженно. — Да я вам новое куплю, если на то пошло.
Вообще-то Мишель своим выпадом надеялся добиться совсем другого: он рассчитывал, что браконьер отдаст ему стекло. В конце концов он наблюдал за ним сегодня, ничего такого не увидел, должен бы успокоиться… Ан нет, как бы не так! Хитрющий, как лис, Пуа, заявив, что купит новое стекло, дал понять, что намерен и дальше следить за «своим водолазом». Впрочем, дальше он высказался еще яснее:
— Славная штука, ей-богу! Положишь на воду— и все видно, до крошечки, как будто ты сам там на дне. Рыбачить с ней, наверно, здорово!
— А вы уже когда-нибудь видели такое? — удивился Мишель.
Селестен опять лукаво подмигнул:
— Ну, не здесь, ясное дело! Я по свету-то не шатался, все больше сидел сиднем в Морен-ле-Фрон, но в армии когда-то служил. В Марселе. Ну вот, по воскресеньям гуляешь, глазеешь по сторонам… Понравились мне эти штуки у рыбаков — они ловили этих… как же называются… черные такие, круглые, с колючками?
— Морские ежи?
— Во-во… морские ежи… Не понимаю я только, на кой их ловить, там и есть-то нечего… какие-то желтые икринки, на один глоток! Нет, уж куда лучше хорошая форель, розовая, нежная!..
Мишель слушал вполуха и размышлял. Итак, браконьер им не доверяет. Но он не скажет об этом прямо — боится, как бы мальчики не отказались работать. Будет хитрить, ловчить… Это совершенно очевидно, тем более что Селестен теперь скрывал свое нетерпение: в первый раз за эти дни он не засыпал Мишеля вопросами о том, как подвигаются дела.
