фаллической фазе психологическая ориентация мальчика в основном нарциссическая; следовательно, период, в котором его генитальные импульсы направлены на объект, должен быть более ранним. Конечно, следует учитывать возможность того, что они могут быть направлены не только на женские половые органы, о существовании которых мальчик инстинктивно догадывается. Действительно, мы встречаем в сновидениях (как раннего, так и более позднего периода), в симптомах и в особенности в деталях поведения наших пациентов оральные, анальные или садистские изображения (репрезентации) коитуса без специфической локализации. Но мы не можем считать это доказательством примата соответствующих импульсов, ибо мы не уверены, выражают ли, и насколько точно, эти явления какое-либо смещение от собственно генитальной цели.
По сути — это может быть лишь демонстрацией того, что данная личность проявляет специфически оральные, анальные или садистские наклонности. Свидетельская ценность этих изображений коитуса очень мала, так как они всегда связаны с определенными аффектами, направленными против женщин, поэтому всегда остается неясным: не являются ли они, по сути, только выражением или продуктом этих аффектов. Например, наклонность унижать женщин может выражаться в придании анальных характеристик изображениям женских гениталий, в то время как орально ориентированные изображения могут выражать тревогу.
Но между тем, имеются и реальные причины, почему мне кажется невероятным, что существование специфического женского отверстия должно оставаться 'необнаруженным'. С одной стороны, мальчик, конечно, автоматически считает, что все устроены так же, как он сам; но с другой стороны, его фаллические импульсы несомненно инстинктивно толкают его искать соответствующее отверстие в женском теле, более того, то отверстие, которого он сам лишен, ибо один пол всегда ищет в другом комплементарности или тех признаков, которые отличаются от его собственных свойств. Если мы всерьез принимаем заявление Фрейда о том, что сексуальные теории детей строятся на основе их собственного полового устройства, в данном случае следует вывод, что мальчик, побуждаемый импульсами к проникновению, неизбежно рисует в воображении комплементарный женский орган. Именно это заключение следует из материала, который я процитировала в начале статьи, говоря о маскулинном страхе перед женскими гениталиями.
Очень сомнительно, чтобы этот страх начинался только в пубертате
Уже в начале этого периода тревога видна достаточно отчетливо, если заглянуть за невысокий фасад мальчишеской гордости, скрывающий ее. В подростковом возрасте задача мальчика, очевидно, не только освободиться от инцестуозной привязанности к матери, но и научиться управлять своим страхом перед всем женским полом вообще. Успеха на этом поприще, мальчик, как правило, достигает только постепенно: сначала он поворачивается спиной ко всем девчонкам на свете, и только когда его маскулинность пробудится полностью, она властно подвигает его через порог страха. Но мы знаем, что, как правило, конфликты пубертата — это, mutais mutandis, то есть — ожившие конфликты периода ранней инфантильной сексуальности, и таким образом, путь, которым развиваются подростковые конфликты, часто, в сущности — верная копия серии более ранних переживаний. Более того, гротескный характер тревоги, насколько мы можем судить о ней, исходя из символизма сновидений и литературных произведениях, безошибочно указывает на период ранних инфантильных фантазий.
В пубертате нормальный мальчик уже приобрел теоретическое знание о влагалище, но то, чего он боится в женщинах — это что-то жуткое, незнакомое и тошнотворное. И если взрослый мужчина продолжает относиться к женщине как к великой неразгаданной им загадке, это его чувство может теперь относиться только к одному — к тайне материнства. Все прочее — только остаток страха перед этой тайной. Каково происхождение этой тревоги? Каковы ее особенности? И какие обстоятельства омрачают ранние отношения мальчика с матерью? Затрагивая эту проблему в статье о женской сексуальности[102], Фрейд отметил, как наиболее очевидные, следующие обстоятельства: мать — первая, кто запрещает ребенку инстинктивные действия, потому что именно она ухаживает за ребенком в детстве. Во-вторых, ребенок, очевидно, переживает садистские импульсы по отношению к телу своей матери[103], предположительно связанные с яростью, возбужденной материнскими запретами, и, согласно закону талиона, его гнев оставляет после себя некий осадок в виде тревоги. И наконец — и это, видимо, принципиально — специфическая судьба генитальных импульсов — третий порождающий тревогу фактор. Анатомические различия между полами ведут к совершенно различным ситуациям у девочек и мальчиков, и чтобы по-настоящему понять, почему дети тревожатся, и почему они тревожатся по-разному, мы должны прежде всего принять во внимание реальное положение ребенка в период его ранней сексуальности.
Природа девочки биологически обуславливает ее желание принимать, вбирать[104]. Она знает или чувствует, что ее влагалище слишком мало для пениса отца, и это заставляет ее реагировать на собственные генитальные желания прямой тревогой; она боится, что если ее желания осуществятся, она сама или ее влагалище будут разрушены[105] . Мальчик, напротив, считает или оценивает инстинктивно, что его пенис слишком мал для влагалища матери и реагирует на это страхом своей неадекватности или несоответствия, страхом быть отвергнутым и осмеянным. Следовательно, его тревога лежит совсем в другой области, чем тревога девочки; его первоначальный страх перед женщиной вовсе не страх кастрации, а реакция на угрозу его самоуважению[106]. Чтобы быть правильно понятой, позвольте мне подчеркнуть мою уверенность в том, что все эти процессы протекают чисто инстинктивно, а в их основе лежат ощущения, бессознательно проистекающие от органов и напряжения соматических потребностей; другими словами, я считаю, что все эти реакции будут иметь место, даже если девочка никогда не видела пениса своего отца, а мальчик — влагалища своей матери, и даже в том случае, если дети не получили никаких теоретических знаний о существовании этих половых органов.
Из-за особенностей своих реакций мальчик фрустрируется материнским наказанием всегда иначе и более жестоко, чем девочка, пострадавшая от руки отца. Шлепок ударяет по либидонозным импульсам в любом случае. Но у девочки есть определенное утешение в этом горе — она сохраняет свою физическую целостность. А мальчик бывает поражен еще и в другую чувствительную точку — задето его чувство генитальной неадекватности, которое, предположительно, сопровождает его либидонозные желания с самого начала. Если мы полагаем, что наиболее общая причина ярости — это срыв импульсов, которые в данный момент имеют жизненную важность, то из этого следует, что фрустрация мальчика его матерью должна вызывать у него удвоенную ярость: во-первых, из-за обращения вспять его либидо, и во-вторых, из-за ранения его маскулинного самоуважения. Одновременно снова ярко вспыхивает старое негодование, идущее, вероятно, еще от прегенитальных фрустраций. В результате фаллические импульсы мальчика к проникновению сливаются с его гневом и фрустрацией и принимают садистский оттенок. Здесь позвольте мне подчеркнуть мысль, которой часто не придается должного значения в психоаналитической литературе, а именно: у нас нет причин приписывать фаллическим импульсам природный садизм, и, следовательно, недопустимо (при отсутствии особых доказательств) в каждом случае уравнивать 'мужское' и 'садистское' и, сходным образом, 'женское' и 'мазохистское'.
Но если примесь деструктивных импульсов действительно велика, материнские гениталии могут, согласно закону талиона, стать объектом прямой тревоги
Если сперва подсознательное влечение к ним было лишь неприятно, так как ассоциировались с раненным самоуважением, то вследствие вышеописанного вторичного процесса (гнев, вызванный фрустрацией) они становятся для мальчика объектом страха кастрации. И, вероятно, этот страх получает самое главное подкрепление, когда мальчик наблюдает следы менструации. Очень часто это последнее подкрепление страха кастрации в свою очередь оставляет долгий след на мужском отношении к женщине, как мы уже знаем из взятых наугад примеров из жизни самых разных народов в самые разные времена. Но я вовсе не думаю, что это непременно имеет место у всех мужчин в сколько-нибудь значительной степени, и, несомненно, это не является отличительной характеристикой мужского отношения к противоположному полу. тревога этого рода очень похожа, mutatis mutandis, на тревогу, с которой мы встречаемся и у женщин. Когда в процессе анализа субъекта мы обнаруживаем у него эту тревогу в достаточно заметной степени —
