домой, обеспокоенные тем, что в новом рейхе, казалось бы, привычные для них вещи становятся все более чуждыми и незнакомыми, они поймут, что Германия для них больше не является домом, что именно армия стала их домом, а война – образом жизни.
Когда пришла пора осенних штормов, а перекатиполе опять помчались по бескрайним степям немыслимыми зигзагами, бог войны сбросил свою последнюю маску. Плотину, сдерживавшую поток бедствий, прорвало. Беда пронеслась над чащами, мечтами, трупами погибших, над слезами тех, кто страдал, и мужеством тех, кто стойко переносил страдания, над ужасом отчаяния и отчаянной храбростью – перевернулась очередная страница истории.
Глава 15
Первое жилище Адама
Дорога, по которой мы продвигались в сторону Краснодара, бывшего Екатеринодара, пролегала вдоль Азовского моря. Ранней осенью 1942 года вновь пошли дожди, и наша борьба с распутицей началась по новой. Пронизывающий северный или северо-восточный ветер дул со стороны моря, швыряя нам в лицо смесь снега и дождя. Поскольку мы ехали целый день, наши левые щеки постепенно замерзали сильнее, чем правые. Колеса наших повозок все глубже и глубже завязали в грязи на дорогах, и мы постоянно пытались поскорее объехать дорожные ямы по полям. Время от времени мы опять вынуждены были распрягать лошадей из одной повозки, запрягая их в другую; время от времени опять только ценой неимоверных усилий удавалось вытаскивать повозки из грязи; время от времени нам опять казалось, что мы застряли раз и навсегда. В некоторые дни нам не удавалось проехать за день более 2 или 3 километров. Нам приходилось добывать корм для лошадей. Незадолго до описываемых событий, еще до того, как пошли дожди, мы могли за один день преодолеть такое расстояние, на которое теперь приходилось тратить целую неделю.
Я ожидал подхода нашей медицинской роты в той точке, где дорога делает резкий поворот на юг, то есть в сторону от берега моря. В этой пустынной местности я нашел заброшенный крестьянский дом, где можно было разместить личный состав, рядом с ним находилась большая конюшня. Мы прикрыли одеялами отверстия в стенах, где некогда, вероятно, были окна. В мои обязанности входило выдергивать из движущихся войсковых колонн повозки нашей роты в тот момент, когда они проходили в этом месте, если же они проскакивали мимо, вернуть их уже не было возможности; лошадям приходилось ночевать прямо в открытом поле.
В это время у нас возникла одна не совсем обычная проблема. Сильно превысив квоту, мы отправили более половины личного состава в отпуск. Если начнутся бои, это может иметь для нас очень неприятные последствия. Кроме того, когда в Симферополе мы получили приказ о передислокации, наличных людей не хватило даже на то, чтобы усадить их в качестве возниц на все повозки с имевшимся у нас имуществом.
Это были восхитительные дни. Появился сержант Германн и вежливо спросил, можно ли нас пригласить на обед в столовую для унтер-офицерского состава. Ромбах принял это приглашение.
– Что там готовится?
– Пианино! – Хитрое лицо Германна приняло серьезное выражение.
– Я имею в виду, что там готовится на обед?
– Пианино!
– Пианино?
– Мы только что сменяли его на три овцы.
Наши унтер-офицеры постепенно перенимали привычки русских бояр. Из баранины были приготовлены шашлыки. Во время обеда безотказный и надежный сержант Кляйн, заведовавший перевязочной, поведал нам о том, как он навестил во время отпуска своего бывшего хозяина, владельца транспортного агентства:
– Он сказал, что возьмет меня обратно на работу после окончания войны, но будет платить только половину прежней зарплаты. Я спросил его: «Почему только половину?» – «Потому, – сказал старый ублюдок, – что ты не так умен, как мне раньше казалось». – «Я? Почему?» – «Ты не можешь быть умным, если провел всю войну на фронте. Ты мог бы найти себе и лучшее применение».
Мы засмеялись. Все понимали, как прав был старик. Но после 3 лет войны между нами возникла некая духовная близость. Любой человек, который нас покидал, уносил с собой частицу нас самих; оставались верность, преданность, память о совместных испытаниях, юмор и взаимопонимание. Было что-то успокаивающее в осознании того, что при любых обстоятельствах ты можешь положиться на другого. Феномен боевого братства имел свое очарование. Во время любых ужасных катастроф, которые приносит с собой война, даже если волею обстоятельств рядом оказываются совершенно разные люди, какими бы разными у них ни были характеры, у них не остается другого выбора, кроме как дружить. Однако, разумеется, речь не идет о том, чтобы оправдывать войну только на основании того, что некоторые производные от нее вещи выглядят не так уж отталкивающе.
Во время этого обеда мы подробно поговорили обо всех отсутствующих, которые находились в отпусках. Несколько капралов согласились надеть гимнастерки рядовых и занять места ездовых. Вотруба, который получил признание у местного населения в качестве переводчика, пригласил десять гражданских лиц. Все русские прекрасно знали, как управляться с лошадьми, поэтому десять человек для подобной работы удалось найти без особого труда. Они получили деньги и водку для себя лично и хлеб для своих семей. Одетые в немецкую военную форму, они были готовы сопровождать нас на протяжении более 200 километров, хотя мы и не могли им гарантировать, что они смогут вернуться обратно в Симферополь. Они отличали нас от партии более точно, чем мы сами могли это сделать. Все это промелькнуло у меня в голове, пока я поджидал свою роту.
С берега доносился шум прибоя. Шторм бушевал как над морем, так и над сушей. Рваные облака летели над землей. С пронзительными криками носились чайки. С начала времен природа сохранилась в своей первозданной красоте в некоторых забытых уголках земли. Час за часом я смотрел на белую полоску пены, остававшейся после убегавших волн. Азовское море обычно бывает спокойным, но буря гонит волны на его сохранившие девственную красоту берега. Я почувствовал, как холод медленно начинает пробираться в глубь тела; можно, конечно, было согреться, немного прогулявшись, но мне нечем было укрыться от капель дождя, которые быстро превращались в лед. Я направился в сторону маленького домика, который находился примерно в 200 метрах от меня; за его стенами я мог хотя бы на несколько минут укрыться от бури и даже выкурить сигарету.
В доме жили люди, и я вошел внутрь. Мои очки запотели, я попытался протереть их онемевшими пальцами и уронил. В домике была только одна комната, в которой на скамье, стоявшей возле стены, сидели три солдата. Они помахали руками, что при желании можно было принять за отдание чести.
В принципе я должен был устроить им суровую выволочку. В немецкой армии отдание чести является символом дисциплины, а от соблюдения дисциплины зависит само существование армии. Но здесь, в этом заброшенном домике – холодном, терзаемом штормом, который мог бы послужить первым жилищем Адаму после его изгнания из райского сада, – отдание чести, точно так же, как и выговор, выглядели бы одинаково нелепыми.
На громадной сковородке, стоявшей на железных кругах, прикрывавших округлое отверстие в верхней части печи, женщина жарила дюжину яиц. Вторая женщина, очень старая, закутанная в овчину, лежала на возвышении над большой мазаной печью. Стайка маленьких детей, младшие из которых были совершенно голыми, ползали у нас под ногами; они играли с покрытой щетиной черной свиньей, которая испуганно бегала по этой убогой хижине. Но когда мой нос вновь обрел способность воспринимать запахи, я моментально понял, там стоит такая невероятная вонь, что я предпочел опять выйти на улицу и мерзнуть на свежем воздухе в течение еще получаса, прежде чем я рискнул опять зайти внутрь дома.
Своей милостью Господь даровал нам возможность жить только в узком спектре электромагнитных волн. Между абсолютной точкой замерзания, составляющей —273 градуса по Цельсию – температура открытого космоса во Вселенной, – и несколькими миллионами градусов в центре Солнца имеется промежуток менее чем в сотню градусов, в котором могут жить живые существа. Точно так же в спектре возможностей имеется весьма узкий промежуток, в котором могут существовать культура и цивилизация.
Человек был изгнан из рая, и он больше уже никогда туда не вернется. А что, если так называемый
