– Что ты хочешь этим сказать, Бен Омар? – спросил я, сбросив сапоги и снимая гимнастерку через голову.
– То, что я увидел твою фотографию на плакате у здания городской управы, – ответил он.
Я быстро взглянул на него. Он спокойно продолжал:
– Когда я прочитал, что там написано, я захотел тебе помочь в благодарность за то, что ты спас меня, вырвав из рук итальянских полицейских. И вот ты здесь. Я помог тебе и вернул долг. Но это не простое совпадение, это воля Аллаха, и пусть будет так, – закончил он.
На меня произвела огромное впечатление его искренность, и я не стал ни отвечать, ни возражать ему.
– Мы поговорим обо всем этом завтра, друг мой, – произнес Бен Омар и протянул мне руку. – До завтра и спокойной ночи.
Я пожал протянутую руку, и занавеска опустилась за ним.
Слова Бен Омара еще звучали в моих ушах, когда я уселся на свою постель из кожаных подушек и глубоко задумался, глядя на мерцающее сияние угольков в жаровне. В первый раз после гибели Йозефа я почувствовал себя легко. Я больше не был одинок – меня окружали друзья.
Задув масляную лампу, я лег на постель, глядя, как на небе мерцают звезды, и незаметно для себя уснул.
Я резко проснулся. На своих губах я ощутил что-то мягкое и теплое. Остатки сна мгновенно слетели с меня, и я уставился на Селину, лицо которой слабо светилось в мерцающем сиянии угасающих углей.
Она отняла руку от моих губ и ищущими пальцами провела мне по шее. Онемев от изумления, я смотрел на нее.
Нижнюю часть ее лица больше не скрывал яшмак, и она оказалась довольно красивой. На вид ей было лет шестнадцать. Ее маленькая упругая грудь вызывающе торчала из-под тонкой ткани. В поцелуе этой девушки, выросшей в пустыне, было желание и настойчивость.
Никогда еще в моей жизни я не подвергался такому сильному искушению. Я не святой, но в тот момент мне пришлось отчаянно бороться с собой. Однако руководила мной не совесть, а осторожность.
– Селина, – прошептал я, – что скажут твои братья, если застанут тебя здесь?
– Они меня убьют! – воскликнула она.
– И меня тоже?
– Нет, ты – гость и к тому же мужчина. Они не станут ни в чем тебя обвинять, но тут же прогонят отсюда… если, – она смущенно посмотрела на меня, – ты не захочешь остаться здесь и жениться на мне.
Кровь у меня бурлила от желания, но я изо всех сил сдерживался.
– Я не могу остаться здесь, – печально произнес я. – Мне еще очень далеко ехать, и меня в любую минуту могут убить.
– Но я люблю тебя, Tedesco! – выдохнула она.
– Не говори так, дорогая Селина, – прошептал я в совершеннейшем отчаянии. – Ты же меня совсем не знаешь! Я совершенно чужой для тебя человек. Кроме того, как же я могу на тебе жениться, если я не мусульманин?
– Ты можешь им стать, – сказала она, надув губы.
– Это не так легко, – возразил я. – Я не знаю, в чем заключается ваша вера. Я не араб. Я – гость твоих братьев. И я не могу заняться с тобой любовью, как с уличной девкой!
– О, – всхлипнула она. – Не говори так! Я не шлюха, чтобы спать с мужчиной за деньги. Но… но… О, Tedesco, я никогда больше не встречу мужчину с такими светлыми волосами и голубыми глазами, как у тебя, и такого же храброго!
– Храброго? – переспросил я. – Нет, Селина, я вовсе не храбрец. Я бегу от войны. За мной все охотятся, как за диким зверем. Я просто в отчаянии. Я не могу любить тебя и, быть может, оставить тебя с ребенком, у которого, если меня убьют, не будет отца… а у тебя – мужа. Прошу тебя, Селина, ради тебя самой – не делай того, чего… чего… нам обоим так хочется! – возбужденно воскликнул я.
В ее глазах стояли слезы.
– Я тебе совсем не нравлюсь? – прошептала она.
– Нет, ты мне очень нравишься. Ты красавица, самая настоящая красавица, Селина. Но между нами не может быть ничего, кроме дружбы. Я – солдат, вернее,
Она прижала залитое слезами лицо к моему лицу и страстно поцеловала меня в губы, а потом, когда я уже почти не владел собой, отстранилась и грустно прошептала:
– Наверное, ты прав, досточтимый чужеземец, – я всего лишь глупая девчонка и не должна нарушать твой покой, пока ты у нас в гостях!
Она ушла так же тихо, как и появилась. Я не мог уснуть и все ворочался с боку на бок, думая о том, каким же я оказался дураком, отвергнув дар Аллаха, когда жить-то мне осталось, быть может, всего несколько часов! А вдруг это была хитрость, и Селина явилась сюда, чтобы проверить меня? – гадал я. А может, ее братья, Абдул и Бен Омар, прислали ее мне как высшее проявление гостеприимства?
При этой мысли я улыбнулся. Я вспомнил уличного мальчишку в Барке, который предлагал мне свою сестру. Разве мои хозяева могли до такого опуститься? Нет, не могли. Они были истинными патриотами своей страны, которые никогда не простили бы того, кто отнесся бы к их женщине без уважения.
Глупо я поступил или нет, но я отверг искреннее предложение любви, и девушка, наверное, теперь возненавидит меня за то, что я не поддался ее очарованию. Но для меня сейчас главным было выжить, а это зависело от быстроты ума и от умения принимать верные решения.
Наконец, я уснул. Когда мою спальню осветили лучи солнца, неслышно ступая, скромно вошла Селина. Лицо ее закрывал яшмак. Она холодно произнесла:
– Завтрак готов, досточтимый синьор, и мои братья ждут тебя!
После этого, бросив на меня взгляд, в котором сквозила укоризна, она исчезла за занавеской, висевшей в проеме двери.
Глава 26
ВОЙНА ЗА ЛИНИЕЙ ФРОНТА
Я провел почти две недели в горном укрытии у своих арабских друзей, надеясь, что суматоха, вызванная моим дерзким прорывом, за это время уляжется, ведь у германской армии были и другие, более важные заботы, помимо ловли двух исчезнувших дезертиров.
Я также надеялся, что, не имея сведений о местонахождении Йозефа после нашего отъезда из Эль- Адама, а также после разгрома мною отеля в Барке, военная полиция – как немецкая, так и итальянская – попросту спишет нас как пропавших без вести.
По крайней мере, напряжение охоты к этому времени уже ослабло, и мне, пожалуй, было бы безопасней продолжать мой путь в Бенгази, чтобы отправить моей матери письмо и кое-какие пожитки.
Я скучал, сидя в этой пещере и ничего не делая, но отдых и хорошая пища вернули мне боеспособность.
Селина частенько пыталась соблазнить меня, когда нам случалось оставаться наедине, но мне удавалось противостоять ее домогательствам, чувствуя, что у меня и без любовных утех достаточно проблем.
Она была единственной женщиной в этом мужском обществе, что делало ее одновременно и более желанной для меня, но и более ценной для братьев и их банды, поскольку, пока они занимались более серьезной работой, она вела хозяйство в этом бандитском логове – зажигала лампы, поддерживала огонь под жаровнями, готовила еду и кофе.
И хотя итальянская пропаганда называла их «арабскими предателями», для своей страны и религии они были самыми настоящими патриотами. Предателями они были только для итальянских завоевателей, чью власть отказывались признавать. Я поражался размаху их деятельности.
Абдул был явным лидером, или «шейхом»; Бен Омар и Ибрим были его помощниками, но в их непосредственном распоряжении находилось пятьдесят, а может и более, человек; при необходимости они могли собрать еще больше среди кочевых племен пустыни, а также среди жителей городов и деревень.
