что они смогут предположить, чтобы беглец решился вернуться по старому пути назад.
Сейчас я укрывался на обочине той дороги, где я в тот день преодолевал крутой подъем перед поворотом почти на сто восемьдесят градусов. Скорость транспорта, особенно для грузовиков, на этом участке не превысит скорости пешехода.
Теперь я находился там, откуда мог видеть дорогу внизу, Эль-Уббу вдалеке, а в другом направлении, почти на таком же расстоянии, цистерну в Сиди-Бу-Халфайе.
Патрули на холме не могли обнаружить меня, поскольку я спрятался под выступом скалы. Более того, любой патруль, проходивший выше меня, выдал бы свое присутствие падением мелких камней.
Мои ступни почти не чувствовали боли, хотя и продолжали распухать. У меня возникло подозрение, что они начинают неметь. И все-таки я не решился снять ботинки, сомневаясь, что смогу снова надеть их.
Мой трехчасовой переход к этому месту вызвал у меня сильную жажду, а перспектива, что воды не будет, отнюдь не уменьшила мое стремление раздобыть драгоценную жидкость.
Рой липких мух садился и ползал по обнаженным участкам моей кожи. Однако полное отсутствие пота и сухая кожа давали этим жужжащим падалыцикам мало поживы. Вот будь у меня много воды и влажная кожа, тогда они свели бы меня с ума. Отсутствие питьевой воды в этом смысле давало если уж не удобство, то хотя бы небольшое преимущество.
Прошло много времени, может быть часа два, прежде чем вдалеке, на трассе, послышалось какое-то движение. Там двигалось что-то большое, поднимающее клубы желтой пыли. Через четверть часа мимо меня по дороге внизу проехал немецкий конвой из четырнадцати грузовиков, двигавшихся плотным строем, и оставил в воздухе вихри плотной сухой пыли.
С завистью смотрел я на канистры, укрепленные на дверях. Я с радостью пристрелил бы кого-нибудь за банку, полную чистой бурлящей жидкости.
Часом позже в направлении Эль-Уббы проследовали еще несколько грузовиков, но о том, чтобы связываться с конвоем, не могло быть и речи.
Следующим был посыльный на мотоцикле со стороны Эль-Уббы. Я чувствовал желание подстрелить его только для того, чтобы отобрать фляжку воды и его мотоцикл, тогда я смог бы передвигаться быстрее и ждать более подходящей добычи.
Но я знал, что не сделаю этого, даже если бы это было самым простым делом на свете. Вот если бы он начал стрелять первым, я не задумываясь вогнал бы в него несколько пуль.
Во мне осталось мало рыцарства и еще меньше стремления к честной игре – пустыня, отсутствие воды и мое теперешнее положение не оставляли мне такой роскоши, как честная игра. Я бы совершил убийство, если бы на то пошло – хотя и не считал бы это убийством, – но мне была отвратительна мысль убивать посыльного.
Долгое время с обеих сторон трассы не было никаких признаков жизни. Солнце стояло уже высоко. Я еще плотнее прижался к стене под нависающей скалой; было бы тяжело двигаться под солнцем с непокрытой головой.
Мне все сильнее хотелось пить, и я жадным взглядом выискивал облако пыли над подрагивающими волнами нагретого воздуха у горизонта. Я уже начал жалеть, что не застрелил мотоциклиста. По крайней мере, смог бы заполучить фляжку воды.
У меня даже появилась мысль вернуться к караулке, где я вчера останавливался, чтобы поболтать с итальянским часовым. Неожиданный шаг мог принести успех даже без стрельбы, если бы мне попался парень, которому я дал сотню лир…
Но с непокрытой головой под солнцем, с изрезанными, распухшими и почти уже онемевшими ступнями я вряд ли смогу проковылять больше трех километров до той караулки, а ведь это надо сделать скрытно. Кроме того, если что-то пойдет не так и мне придется стрелять, тревога будет объявлена немедленно и уйти мне не удастся.
Мысль о фляге этого часового терзала меня, как мираж, дразнящий и недоступный. Я знал, что у меня не было шансов достать воду, если там, где я сейчас нахожусь, не появится какой-нибудь транспорт.
Я также не смогу покинуть это место и весь этот проклятый район иначе, как на колесах.
Поэтому логичнее всего было без промедления завладеть грузовиком или мотоциклом. Я чувствовал, что если не хлебну воды в ближайший час, то могу от жажды потерять разум и способность рассуждать здраво, а это означало, что игра окончена.
Глава 40
ПОСЛЕДНИЙ ШАНС
Вдали на фоне ясного неба отчетливо виднелся вихрь пыли. Когда он поднялся над пустыней, его гротескные очертания возродили во мне надежду получить воду. Что принесет он мне, жизнь или смерть, гадал я, наблюдая, как он, медленно извиваясь, приближается ко мне по дороге.
Это был не конвой. Это был одинокий грузовик. Пыль от конвоя стояла бы длинной стеной, а это было тонкое, как карандаш, облачко. Это был мой шанс – получить воду или пулю! И я рискну. С тревогой взглянув в сторону Эль-Уббы, я с облегчением увидел, что оттуда ничего не движется. Было бы весьма неудобно, если бы два грузовика сошлись в точке моих оперативных действий. Одного будет достаточно; возможно даже, более чем достаточно.
Я взял автомат и заменил полупустой магазин на полный. Теперь у меня тридцать два патрона, и этого должно хватить. С резким звуком затвор загнал первый патрон в патронник.
Я намеревался захватить приближающийся грузовик на повороте в сто восемьдесят градусов, развернуть в обратную сторону и постараться быстро отъехать как можно дальше от Эль-Уббы.
Я уже изучил участок поворота и сделал заключение, что он позволяет развернуть грузовик, не завязнув колесами в глубоком рыхлом песке и не скатившись вниз по склону. Земля на обочине была твердой, хотя и неровной. Опытному водителю нетрудно там развернуться.
Однако оставался вопрос, что это была за машина – итальянская или немецкая – и был ли в кабине второй шофер? Что везет этот грузовик – припасы или солдат? Если солдат, то мне крышка. Впрочем, меня ждет тот же самый конец, если я в ближайшее время не достану воды.
По мере приближения машины я отчетливо разглядел, что это был грузовик, но это все, что я смог различить за завесой пыли, часть которой гнал вперед попутный ветер. Последний взгляд в сторону Эль- Уббы убедил меня, что оттуда ничего не двигалось.
Я медленно спустился вниз по крутому склону метров на семь. Я услышал, как водитель переключил мотор на низшую передачу, и грузовик начал крутой подъем – скоро его ждет крутой поворот, и скорость грузовика будет не больше скорости пешехода.
Я ждал, прижавшись к скале. Я понимал, что не было смысла сразу же открывать огонь. Водители наверняка предупреждены о том, что где-то поблизости скрываюсь я, и могут не остановиться, или открыть ответный огонь, или изготовиться к стрельбе.
Надрывные звуки мотора слышались все ближе. Выглянув из-за скалы, я увидел сначала клубы пыли на изгибе дороги, а затем немецкий грузовик «опель». Мое сердце забилось от радости, когда я рассмотрел лишь одного человека в водительской кабине. Я был готов действовать. Затем, увидев, что остальная часть грузовика закрыта брезентом, я остался в своем укрытии, пока он не проехал мимо, обдав меня клубами пыли.
Я заглянул в грузовик сзади, увидев, что солдат там нет, рванул вперед вдоль трясущегося борта и запрыгнул на подножку.
Вороненое рыло моего автомата просунулось в открытое окно. В лицо водителя глядела ухмыляющаяся смерть.
Человек за рулем настолько окаменел от неожиданности, что грузовик чуть не съехал с трассы. Криком приказав ему остановиться, я тем самым вернул его к действительности. Машина рывком остановилась как вкопанная.
– Руки вверх, – приказал я, – и держи их так, чтобы мне было видно.
Водитель открыл было рот, чтобы ответить, но мое появление, видимо, лишило его дара речи. Я занял место рядом и упер ствол ему в ребра, а рукой обшарил пояс в поисках оружия, но ничего не нашел. Да и искать-то было негде, на водителе были только шорты и рубашка.
– Где твое оружие? – прокричал я ему, радуясь удачному исходу дела.
Он кивком показал на карман в дверце. Не отрывая взгляда от водителя, я извлек оттуда «Парабеллум»
