Впрочем, у нее хватает мудрости удержать язык за зубами. Она поднимается с колен, стряхивает с ладоней воду, вытирает их о тунику и разворачивается.
— Ладно, пошли, а то и впрямь опоздаем.
За всю дорогу до Логова они не обмениваются ни единым словом.
Впрочем, по возвращении ее дурное настроение постепенно рассеивается. Со Стеваром они прощаются у ворот, тот исчезает куда-то, и она даже не спрашивает, куда, а сама направляется на кухню. Если не все старые друзья еще предали ее, то повар, добродушный кофиец Кабо, наверняка оставил ей что-нибудь вкусненькое.
Хвала Небесам, на свете еще остались верные друзья. Так она и заявляет Кабо, с удовольствием уплетая свежевыпеченную лепешку с маслом и медом, и запивая теплым молоком. Кофиец подогрел его ровно настолько, как это любит рыжеволосая воительница, и сдобрил специями, секрет которых ведом ему одному.
Закончив с делами, толстяк присаживается напротив, с почти болезненной пристальностью наблюдая, как она ест.
— Совсем отощала, как я погляжу, — наконец роняет он сочувственно. — Ну ладно, отъедайся. Надеюсь, теперь они хоть пару седмиц тебя трогать не будут.
— По мне, так я к лошади еще полгода не подойду. От одного вида седла и поводьев меня тошнить скоро начнет, — веселым тоном произносит она, но ей самой кажется, что слова эти звучат фальшиво. На самом деле, желание вновь уехать из Логова становится почти нестерпимым. Впрочем, это бывает, и чаще всего проходит.
Чья-то тяжелая рука хлопает ее по плечу, и от неожиданности она принимается кашлять, поперхнувшись молоком.
— Ну, ну, ты что это? — басит над ухом знакомый голос. — Напугал я тебя, что ли?
Она со смехом вскидывает голову, трясет рыжими кудрями.
— Так и на Серые равнины отправиться недолго. Думай, что делаешь, Сигер!
За спиной у здоровяка ванира маячит Гунн, его вечная тень, и оба улыбаются воительнице совершенно одинаковыми белозубыми улыбками. Они близнецы, прибыли в Логово с полгода назад, и сразу сделались всеобщими любимцами. В отличие от большинства ваниров, угрюмых, как вечная зима в их суровых краях, эти двое всегда добродушны, приветливы, пусть и на свой дикарский лад, и готовы помочь по первой же просьбе.
— Глотай живее, — гудит Гунн из-за плеча брата. — Народ уже собирается
— А в честь чего такая толпа? — восклицает она — В стойлах свободного места нет. Все чужие лошади стоят. Что тут затевается? Никто мне толком ничего объяснить не может.
— А никто и не знает, — встревает Кабо в разговор. — Приезжать начали с седмицу назад. Большей частью, старые знакомые, но ты, возможно, ни с кем из них и не встречалась. Они были в Логове задолго до тебя: четыре, даже пять лет назад, потом разъехались по поручениям Волчицы. Про многих я думал, их и в живых нет вовсе.
— А теперь все здесь? Должны собраться по третьему колоколу? Любопытно. — Соня поднимает брови. — И никто не знает, в чем дело?
— Ну почему, никто, — усмехается повар. — Разара знает. Можешь спросить у нее самой, если хочешь.
Соня мотает головой, тянется за кружкой, чтобы допить молоко, но гигантская лапища из-за плеча уже потянулась и выхватила чашку у нее из-под руки, после чего с грохотом опускает обратно. Пустую, разумеется.
— Ну, спасибо, — оборачивается Соня к братцам. — Удружили, красавцы.
— Растолстеешь на Кабовых харчах, некрасивая станешь, никто замуж не возьмет, — гогочет Сигер. Гунн также заливается лошадиным ржанием Вдвоем они подхватывают воительницу под локти, поднимают в воздух и, не давая встать на ноги, несут прочь. Она отбивается, завязывается дружеская потасовка, и именно так, хохоча, толкаясь и выкрикивая что-то неразборчивое, они вываливаются на залитую солнцем площадь… Где вмиг оказываются в центре внимания пяти десятков глаз.
Ничтоже сумняшеся, Соня встряхивает рыжими кудрями и уверенным шагом движется вперед. Сигер с Гунном, на миг замешкавшись, также следуют за ней, под настороженным, слегка неприязненным взглядом Разары, которая в своем обычном кресле, украшенном сверху огромной волчьей головой и когтистыми лапами на поручнях, восседает, прямая, застывшая, недвижимая, словно изваяние.
Остальные выстроились перед ней. По большей части, мужчины, крепкие, закаленные… в каждом из них виден опытный, бывалый боец. Это сквозит во всем: в манере стоять, удерживая равновесие, так, чтобы в любой миг отразить нападение с любой стороны, в живых, настороженных взглядах, устремленных словно бы в никуда, но не упускающих ничего из происходящего, в положении рук, небрежно положенных на пояс поблизости от оружия.
Впрочем, нет, здесь не только воины. Книжники, которые в такой чести у Волчицы, тоже здесь. Их человек семь или восемь, в темных балахонах, они стоят чуть поодаль, щурясь на солнце, словно совы, которых невольно разбудили и вытащили на яркий свет. Странно, думает внезапно Соня, что среди них у нее нет не то, чтобы близких друзей или даже приятелей, — она почти никого из них не знает и по именам. В Логове она общается лишь с такими, как Сигер и Гунн, как Стевар, как кузнец Микар… Все они чем-то похожи. Немногословные, крепкие, слегка туповатые парни, которым кулаками куда сподручнее работать, чем мозгами или языком. Хотя сама она совсем не такая. По тому образованию, которое она получила в юности, ей должна была быть куда более привычна компания книжников; уж по крайней мере, она не ударила бы перед ними в грязь лицом, да и манеры, привитые ей с детских лет, подходили скорее для королевского двора, нежели для конюшни, и все же… Здесь, в Логове, ощущение дома для нее связано именно с такими парнями, как эти северяне. В книжниках она словно подсознательно чует какую-то опасность. Или, вдруг пронзает ее нежданная, и от этого еще более неприятная мысль, это просто ревность. Сродни тому уколу зависти, что она ощутила нынче у озера, узнав об избранничестве Отевара…
Но времени додумать эту мысль у нее не остается. Разара слегка приподнимает бледную костистую руку с непомерно длинными ногтями, и все почтительно замолкают, склонив голову. Сама Волчица намерена говорить с ними сегодня.
Глава вторая
Как всегда, голос Разары звучит негромко, чуть хрипловато, но слышно его повсюду на площади. Она начинает с обычного приветствия во имя великой Белой богини, затем произносит еще какие-то ритуальные слова о положении дел в ордене, о вестях с севера из большого Логова… Соня делает вид, будто слушает внимательно, как и все остальные, но на самом деле, мысли ее далеко. Смутная тревога владеет ею, словно что-то готовится, что-то должно случится, и неминуемо поджидает какая-то неприятная неожиданность, если только она не успеет вовремя сосредоточиться, уловить, откуда дует опасный ветер. Однако все тщетно. Ничего пугающего нет ни в тоне Разары, ни в тех людях, что стоят сейчас рядом.
Кстати, не все из них такие незнакомцы, как показалось ей сперва. Помимо нескольких новичков, таких, как Сигер с Гунном, здесь есть и те, с кем она пришла в Логово почти одновременно. Вот, к примеру, чуть левее стоит Сармор, низкорослый жилистый зингарец с длинными, загнутыми вниз усами, что придают ему одновременно чуть печальный и комический вид. Впрочем, несмотря на это, он остается одним из самых стремительных и беспощадный убийц, каких только знала Соня. Они не друзья, но относятся друг к другу с изрядным уважением, и сейчас, перехватив на себе взгляд девушки, — а такие вещи он чует за лигу, — он едва заметно улыбается ей одними глазами. Чуть дальше еще одна знакомая фигура. Кажется, этого парня зовут Тарквин, и родом он откуда-то из западной Немедии. Холеный аристократ, знаток военной стратегии. Он был старожилом Логова, еще когда она прибыла туда совсем зеленой, неопытной девчонкой, потом куда-то надолго исчез, и вот теперь, два года спустя, довелось свидеться… И еще пара знакомых лиц. Впрочем, пока она не может вспомнить их имен, но это придет.
Словно от толчка, она вдруг пробуждается из плена грез, и в задумчивость ее врывается сиплый голос
