— Расходитесь. У вас будет время до вечера. Затем по одному я стану приглашать вас к себе, дабы поведать о том, куда каждому из вас предстоит направиться. Сведения эти не подлежат разглашению, и если я узнаю — а я обязательно узнаю это! — что вы стали делиться с кем-то вокруг, поручение будет немедленно отозвано, а вашей судьбой займется совет Храма.
Впрочем, эта угроза излишня, и обида явно читается на суровых лицах воинов. Они и без того не привыкли болтать, и никогда не обсуждают поручений Волчицы с кем бы то ни было.
Все расходятся, и Разара в своем кресле-троне остается одна посреди желтого двора, — крохотное пятнышко, точка мироздания, в которой заключена власть столь огромная, что это потрясает воображение. Одна хрупкая, бледная, как смерть, женщина под палящим солнцем. И люди, уходящие прочь, не смеющие лишний раз оглянуться на нее…
Разару, утомленную долгой речью, четверо храмовых прислужников уносят прочь в святилище, подхватив ее кресло, как портшез, за особые рукояти спереди и сзади. Странно, но Соня, кажется, вообще никогда не видела, чтобы старуха ходила своими ногами вне стен храма. Однако сейчас ей лень гадать, вызвано ли это слабостью стареющей женщины, или какой-то особой прихотью, поскольку ум Сони обращается к более практическим делам.
Не обращая внимания на сотоварищей, которые разбредаются кто куда, и дружески помахав рукой Сигеру с Гунном и Стевару, с веселым, но насквозь фальшивым обещанием увидеться попозже и непременно выпить за ее удачное возвращение, Соня направляется на другой конец площади, туда, где неподалеку от кузни и конюшен располагается вход во владения Мамы. Мамой в Логове кличут Тойбо, крохотного гирканца-карлика, который ростом едва достает Соне до груди, хотя при этом обладает могучим телосложением богатыря. Он носит черные волосы перевязанными в длинный хвост, в который вплетает разноцветные нити, и занимается в Логове всеми вопросами снабжения, начиная от закупок породистых лошадей и оружия для воинов, и заканчивая особыми приправами, которые Кабо требует на кухню. Крохотный рост для Тойбо ничуть не помеха, хотя как-то раз за его столом Соня заметила деревянную подставочку, на которую карлик, должно быть, встает, если желает произвести впечатление на каких- нибудь купцов. Но с ней все эти церемонии излишни. Издалека, завидев рыжеволосую воительницу, гирканец спешит ей навстречу, вытягивая не по росту длинные руки.
— Я уж тебя заждался, моя птаха, но ты, как всегда, порадовала старика. Скажи на милость, зачем ты так замучила несчастную каурую? Ты знаешь, что я отдал за нее сто двадцать немедийских золотых! Ведомо ли тебе, с каким трудом я копил все эти деньги, отрывал их буквально от сердца, видела ли ты кровь души моей, которая стекала с этих монет, когда я передавал их в алчные лапы торговца?.. И все ради чего! — восклицает он, патетически возводя глаза к небу. — Чтобы какая-то лихая девчонка, которая думает только о себе, загнала бедную лошадку в первый же месяц!..
Впрочем, огорчение его скорее притворное.
Он никогда не мог сердиться по-настоящему, по крайней мере, на Соню.
В Логово Тойбо привез однажды Кучулуг, вернувшись из очередной поездки в родные края. Втайне он поведал кое-кому из близких друзей, что просто не мог поступить иначе, хотя в ту пору он понятия не имел, чем может пригодиться великой Волчице этот странный маленький уродец, который из-за роста не может даже держаться в седле. Но именно поэтому Тойбо в родных краях грозила смерть, ибо клан его был захвачен другим, более могущественным племенем, и вождь, собрав всех на совет, объявил свое решение: в живых будут оставлены только молодые, полные сил воины, которые согласятся вложить свои стрелы в его колчан и подчиняться новому кагану, который поведет их тропою крови и славы. Всем же прочим, кто воевать не способен, отказано в праве на жизнь, ибо они суть лишь пустые рты, кормить которые у вождя нет ни возможности, ни желания. Так что Кучулуг увез Тойбо с собой.
Правда, в Логове его тоже не все приняли с распростертыми объятиями, ибо увечных служители Волчицы никогда не жаловали, — им это казалось оскорблением в глазах своего божества. Соня оказалась одной из тех немногих, кто сразу принял карлика под свое покровительство… И впоследствии, сделавшись одним из самых незаменимых членов маленького сообщества Логова, Тойбо отплатил ей стократ.
— Ну, что скажешь, как будешь оправдываться, глупая девчонка?! — он дружески толкает ее в плечо, но удар его столь силен, что Соня невольно отлетает на шаг назад… И упирается прямо в чью-то крепкую грудь. Оборачивается рывком.
— А, Тарквин, видела тебя издалека, думала, встретимся на обеде в трапезной. Как ты? — дружески приветствует она немедийца. До этого им пару раз приходилось участвовать вместе в небольших вылазках, и с тех пор немедийца она чтила как одного из лучших бойцов и самых верных товарищей, что встречались ей на пути. Но сейчас, похоже, он не слишком склонен рассказывать о своих делах, ибо устало машет рукой.
— Притомился с дороги. Ноги не держат, язык не ворочается. Расскажи лучше о себе. И, кстати, а где Север, что-то не видно его сегодня?..
Лицо Сони застывает. С кем другим она просто наотрез отказалась бы говорить на эту тему, но Тарквин ничем не заслужил такой обиды. Она пожимает плечами.
— Он в отъезде. Не знаю, куда отослала его Волчица. Это случилось, пока меня не было в Логове. Но вообще-то… У нас с ним сейчас не самое лучшее время.
Тарквин понимающе ухмыляется.
— Опять как кошка с собакой, да?
— Ну… — Соня рада, что не нужно больше ничего объяснять.
Тойбо, понимая, что сейчас самое время вмешаться, дабы отвлечь девушку от неприятных мыслей, дружески хлопает ее по руке.
— Значит, скоро опять в дорогу, да?
— Как обычно. Нужна лошадь, кое-что из оружия. Сделаешь?
— О чем разговор.
Они еще какое-то время обсуждают необходимое снаряжение для грядущей поездки, ибо Тарквин зашел к Тойбо за тем же самым, затем, оставив гирканца в своем царстве мечей, подков и кольчуг, рука об руку удаляются в сторону трапезной.
— Я, правда, не голодна, успела перехватить лепешку с медом у Кабо, — улыбается Соня.
— Ну ничего, посидишь, посмотришь, как я ем. Мне-то с утра даже передохнуть свободно не дали Разара со своими стратегами. От голода живот сводит.
— Вот и отлично. Думаю, Кабо сумеет помочь этой беде.
Через полсотни шагов Соня вдруг хватает своего спутника за рукав.
— Постой, ты куда? Трапезная вон в той стороне.
— Разве? — он оглядывается на нее в недоумении.
Соня усмехается невесело.
— Теперь я вижу, что ты и впрямь тысячу лет не был в Логове. Здесь многое изменилось, знаешь ли. Теперь трапезная вон там. — Она указывает на длинное здание, где раньше были казармы стражников. В дверях Тарквин застывает в немом изумлении, затем чуть слышно цедит сквозь зубы:
— Демон с головой свиньи!..
И по этой реплике Соня понимает, где именно носило последнее время неугомонного немедийца, ибо так ругаются лишь жители Турана, по преимуществу на восточном берегу Вилайета, да еще местные разбойники, грабящие на перевалах иранистанских и вендийских купцов. Любопытно, что за зверобоги поднимают свои головы в тех краях, но об этом она не спрашивает Тарквина: в Логове излишнее любопытство не считается приличным.
Вместо этого она бросает взгляд по сторонам, словно заново оценивая обстановку трапезной.
— Да, тут, конечно, все стало попроще. Честно говоря, именно поэтому я и предпочитаю кормиться с руки у Кабо. У него, по крайней мере, тихо, уютно, всегда ухватишь лакомый кусочек.
— Это у повара, что ли? — переспрашивает Тарквин.
— Ну да, — Соня пожимает плечами. На самом деле, она в общую трапезную не заглядывала, должно быть, добрых пару лун, и сейчас с трудом может вспомнить, в каком углу положено брать себе миску с ложкой, а где стоят горячие лепешки. Они усаживаются за длинный стол из плохо оструганных досок, в дальнем конце узкого, точно кишка, зала с серыми каменными стенами и давящими сводчатыми потолками.
