голос Леи звучал глубоко и тихо в сумерках комнаты. – Я научила их уважать права всех живых существ. Я научила их, что закон превыше воли любого индивидуума.
– Но мы лучше знаем, как поступать, – проговорил Анакин ломающимся голосом подростка, и на его лице появилась незнакомая, жуткая ухмылка; он шагнул вперед, и в льдисто-голубых глазах появилось выражение, какого Лея никогда не видела наяву. – Мы – рыцари-джедаи. У нас есть Сила, – его лазерный меч алой вспышкой прорезал воздух и разрубил ее отца пополам, поперек груди.
Лея отскочила от распадающихся кусков трупа, громко крича… Почему ее крик не пробивался сквозь навалившуюся на нее тяжесть сна? Куски тела ее отца лежали на земле, обожженные лазером на срезах, и лишь тонкая струйка коричневатой жидкости извивалась на мраморном полу, подползая к ее ногам. Она что-то кричала, не осознавая, что именно. Анакин, Йакин и Йайна повернулись, глядя на нее.
Все трое вытащили лазерные мечи. Сверкнули три клинка – красные сверкающие лучи, свет которых отражался шестью яркими пятнами в трех парах глаз, подобных глазам темной нелюди.
– Мы – джедаи, мама, – сказала Йайна. – Для нас не существует Закона. Мы можем делать все, что захотим.
– Это твой дар для нас, – сказал Анакин. – Мы джедаи, потому что ты тоже джедаи. Мы – то же, что и ты, – он повернулся, глядя на куски тела Бэйла Органы, на его раскрытые в смертном ужасе глаза, на вытянутую руку с тяжелым желтым кольцом. – И так или иначе он на самом деле не был твоим отцом.
– Нет! Нет! – воскликнула Лея.
Картина погрузилась в темноту, и она услышала голос Люка:
– Учись использовать Силу, Лея. Тебе это нужно.
– Никогда!
Тебе это нужно.
Она не могла бы поклясться, что это был голос Люка. Она вновь ощутила теплое прикосновение Силы, но, казалось, она видела его словно сквозь иллюминатор или открытую дверь. Она. Лежала в тени, и тень была холодной.
Позади нее послышалось какое-то движение, и она открыла глаза.
Когда-то она знала человека по имени Греглик, который пилотировал восстановленный рудовоз для сил повстанцев, еще тогда, когда они перелетали с планеты на планету, скрываясь от адмирала Пиетта. Греглик был хорошим пилотом, но он был наркоманом, и его губительное пристрастие становилось все глубже, пока он не погиб вместе с семнадцатью боевыми кораблями повстанцев, по-глупому влетев в астероидное поле.
Теперь она его вспомнила. Однажды ночью во временной штаб-квартире на Кидроне, когда они ждали нападения, он рассказал ей о том, что значит быть наркоманом, о том, как смешивать наркотики, чтобы заглушить приступы дурного настроения.
– Глиттерстим хорош, когда тебя охватывает хандра, – говорил он с мечтательным выражением в карих глазах, словно вспоминая величайшую в своей жизни любовь. – Жизнь сразу приобретает смысл, и тебе кажется, будто ты обрел новое тело и перед тобой будущее. А в те ночи, когда ты злишься на весь мир, на всех тех, кто мешает тебе или насмехается над тобой, – нужен пирепенол. Два укола, и тебе уже плевать на судьбу, которая вертит нитью твоей жизни. Если ты тоскуешь о девушке, которая могла бы спасти тебе жизнь, принимаешь экстракт сантерианского корня, и жизнь снова становится светлой, словно солнце, пробившееся сквозь тучи в конце дня.
Он улыбнулся, и презрительное отношение Леи к нему сменилось жалостью, ибо она впервые поняла все то, что он делал с собой ради этих легких иллюзий. Он был симпатичным парнем, загорелым и светловолосым, словно прекрасный принц, но почти бесполым, какими быстро становились наркоманы, и ему нехватало смелости отстаивать собственное мнение.
– Но иногда не может помочь ничто, кроме сладоцвета. Хорошо, что сладоцвет не вызывает привыкания, – с улыбкой добавил он. – Он мог бы уничтожить галактическую цивилизацию в течение недели.
– Он настолько смертоносен? – спросила Лея.
Греглик рассмеялся.
– Милая девочка, мало наркотиков, которые столь смертоносны. Он заставляет проделывать над собой то, что тебя уничтожает. Сладоцвет в точности как сон. Достаточно совсем немного – может быть, двух капель, – и тебе кажется, что ты только что проснулся, и твой разум не в состоянии заняться чем-либо полезным. Ты просто сидишь в пижаме и говоришь себе: «Я займусь делом, когда будет более подходящее время». Но ты, конечно, никогда и ничего не сделаешь. Пять капель – и ты можешь бесконечно сидеть, свернувшись клубком, ни о чем не думая, глядя на паутину в углу или пыль на стене. Твой разум абсолютно ясен, ты все понимаешь, но стартер не срабатывает. Семь-восемь капель – и ты парализован. Ты бодрствуешь, но не двигаешься, не в состоянии двигаться, как по утрам, когда ты открываешь глаза, но все твое тело еще погружено в сон. Хороший способ прожить дни, когда с тобой происходит нечто, чего ты не хотел бы ощущать.
Лея тогда подумала: «Например, видеть, как гибнет твой мир и умирают все, кого ты знал?». Ей приходилось переживать подобное, когда она помогала Люку и Хэну бежать с планами Звезды Смерти; когда она приводила в движение события, которые уничтожили Гранд Моффа Таркина и любимое супероружие Императора, превратив его в звездную пыль.
Она сменила тогда тему, а несколько недель спустя Греглик погиб. Многие годы она не вспоминала ни о нем, ни о том разговоре.
Но его слова вновь пришли ей на ум, когда она услышала мягкий щелчок отпираемого замка и шелест одежды где-то совсем рядом. В панике она попыталась повернуть голову, но не смогла.
Она вообще не могла пошевелиться.
Сладоцвет, подумала она.
Ее охватила паника.
Кто-то определенно приближался к дивану, на котором она лежала. Бархатное платье, которое было на
