Сон — зеркало; наше зыбкое отражение в нем — это и модель, и портрет, и холодная мраморная статуя.
— Какого черта ты торчал на улице?
Мне показалось, что допрашивавший меня человек возник из черных волн, в которых плавали трупы испанских моряков; просторные одежды стали им саваном, а головы, как нимбом, были окружены коричневыми сгустками, похожими на водоросли. Цирта впитывалась в мою память.
— Я возвращался с работы.
Цирта начинала всасывать меня.
— В десять вечера? — спросил полицейский. — Смеешься, что ли?
Мне было все равно; еще немного, и я навеки останусь пленником сна. Невозможно прогнать его прочь. Невозможно разбить зеркало.
— Нет.
— То есть как это нет?
— Да вы не нервничайте.
— Здесь я отдаю приказы! Пидор несчастный!
— Очень приятно.
Полицейский изменился в лице.
В главном комиссариате Цирты происходило непрерывное копошение. Повсюду ползали усталые фараоны: по коридорам и кабинетам, между столами и стульями, куда ни взгляни.
— Очень приятно с вами познакомиться, — сказал я, чтобы успокоить полицейского. — Я работаю портье в гостинице «Хашхаш».
— А, у этого ворья! Сегодня утром мы одного забрали — пытался сбагрить в банке фальшивые деньги. А еще хаджи, тоже мне! Он в коме.
— Удар.
— Ну еще бы! Он как подумал, что сядет за спекуляции с наличностью… Но тебя это не касается. Поехали дальше. Ты почему ошивался на улице?
— Шел домой.
— Я так понял, бесовское отродье, — сказал он, — что ты ночной портье. Когда тебя взяли, ночь только что наступила. Значит — следи за моей мыслью, — что-то не сходится.
— Меня выгнали.
— За что?
— За бесовщину. Ну вроде как вы здесь.
Я получил сильнейшую затрещину, от которой у меня перехватило дыхание.
— Это тебя вразумит!
Думаю, все кончилось бы плохо, если бы в тот вечер наш приятель Сейф, фараон-студент, не увидел бы, что я трепыхаюсь в сетях дежурного придурка.
— Какого черта ты тут делаешь? — спросил меня Сейф.
Он повернулся к своему коллеге.
— По-моему, ты его с кем-то перепутал.
— Его взяли вместе с одним террористом, — сказал полицейский, делая вид, что старательно роется в бумагах.
— Ну как же, конечно, — сказал я, еще находясь под впечатлением недавней сцены. — С психом. Они его убили, кретины.
— Это еще что за история? — строго спросил Сейф.
Полицейский, монотонно:
— Мы ликвидировали опасный элемент. Был готов напасть на четы рех членов бригады по борьбе с бандитизмом. Орал как резаный: «В атаку, В атаку!»
— Итака! — заорал я в свою очередь: присутствие приятеля придало мне сил.
— Заткнись, — обронил полицейский, составлявший протокол.
— У нас есть особый вид психов, — вынес свое суждение Сейф, который явно все понял.
— Он на грани исчезновения, — сказал я, уставший от нереальности ночи.
Когда я расскажу эту историю Мураду, он точно отдаст концы. Впрочем, никто не поверит, что человека могут застрелить за то, что он читал Гомера.
— Отпусти его, — приказал Сейф, — это студент.
— Под твою ответственность, — сказал полицейский, который теперь смотрел на меня как на шутника. — Вы свободны, господин придурок.
Я встал со стула и отряхнул брюки от пыли.
Вокруг гудел комиссариат. Плохо выбритые, плохо одетые типы сновали взад-вперед, словно жертвы какой-то странной болезни. Законы механики, заставлявшие их перемещаться во всех направлениях, были для меня по-прежнему непостижимы. Казалось, они копировали то, что делают обычные люди. Работали. Что-то обсуждали. Допрашивали. Стучали на старых пишущих машинках. Они были в аду. Знали они об этом? А пчелы в ульях, беспрерывно занятые своим насекомьим делом, отличают жизнь от смерти? Понимают, что именно заставляет их танцевать?
Целый Стикс нечистот катился по бесчисленным коридорам недремлющего хлопотливого муравейника. Сточные воды хлестали в комиссариат. От едкой вони у нас перехватывало горло. Мы перешагнули издыхающую реку. В другом конце коридора, у выхода, мы смогли дышать. В открытых дверях кабинетов все так же бесцельно двигались огромные тени.
— Тебе крупно повезло, — сказал Сейф. — Еще немного, и ты очутился бы в следственном кабинете.
Я содрогнулся.
Сейф пригласил меня выпить кофе.
Ночь, словно морская волна, окутывала нас зеленовато-синим покрывалом. Несколько сотен метров от комиссариата до кафе мы с Сейфом прошли в молчании. Сейчас Цирта была совершенно безопасна. Присутствие другого человека плотиной перекрывало поток моего воображения. Я спрашивал себя, не пригрезилась ли мне казнь безумца и то, как он искал древний порт, Итаку, — в нашем пропитанном Историей городе такая эрудированность ох как подозрительна. Но нет: человек, уверенно и звучно шагавший рядом, своим присутствием удостоверял, что это было, скреплял печатью реальности эту историю — нашу историю, что разрасталась, как раковая опухоль,
