Горничная перевела надпись: «Хочешь в горы? Только там рай. Если — да, то приходи с вещами». — Вот, что было написано. Этой ночью мне было совсем не страшно: Раки превратились в чудесных драконов и взлетели в темное, звездное небо, звеня прозрачными перепонками крыльев. Песок стал мягкой коричневой глиной, и она приняла меня, когда я упал на нее ничком. Внезапно змеиное тело заслонило крупный жемчуг звезд и, повернув ко мне голову, змея склонилась над моим лицом. Щель ее рта разошлась и, открыв круглое отверстие, низвергла на меня белый дым, который осел на мне молочной росой. Я проснулся.
На этот раз в лавке было особенно темно. Я стоял у входа, не решаясь сделать еще хоть шаг. Рука лавочника коснулась моей, и я, как слепой, двинулся, держась за нее. Когда он отнял у меня руку, я догадался зажечь зажигалку и увидел, что продавец стоит у прилавка и упаковывает большой кальян в полотняный мешок. Взяв сумки, мы вышли. После ночной темени магазина солнечный свет ослепил меня.
На вокзале, оставив меня в зале ожидания, лавочник отправился покупать билеты. Пока он ходил, ко мне подошел чумазый ребенок и стал просить деньги. Я дал ему мелочь из кармана. Как стая голодных волчат, ко мне бросилось еще несколько ему подобных. Я был оккупирован ватагой оборванных грязнулек с хитрыми лицами. Тоскливо-заученно тянули они фразу «Мистер, доллар». Меж тем их глаза были обращены вверх или в сторону, как у нерадивых учеников, повторяющих надоевшую зубрежку урока. Они тыкали потные ладошки в меня, тянули за одежду, дергали хлястики сумки и шнурки. Их поведение напоминало русалочьи игры с заблудшим путником. Их развлекала моя растерянность. Громкий крик вспугнул цыганят и, они бросились врассыпную, словно бусины с разорванной нити, раскатились среди людского стада. Мой спаситель-лавочник, кроме билетов, держал в руках еще и объемистый пакет.
Сели в электричку и я, задохнувшись от ужасного смрада, вобравшего в себя запахи пота, козьей шерсти, подпорченных продуктов, попытался открыть заевшее окно. Мой спутник лишь усмехнулся, глядя на мои тщетные старания. Потом он встал и, согнав с другой скамьи девочку-подростка, предложил мне пересесть к окну с выбитым стеклом. Через полчаса, когда вагон был забит людьми чуть ли не до потолка, а вонь стала невыносимой настолько, что не спасал сквозняк, поезд тронулся. Ужасный зной вымотал меня и я, укрывшись газетой, начал подремывать. На родине мне не хватало тепла, теперь, не зная, куда деться от вездесущего жара, я мечтал о прохладном ветре родного города. Поезд дернулся и остановился. Неизвестно откуда взявшаяся смуглые женщины в засаленных фартуках предлагали мороженое и минеральную воду, чудом протискиваясь сквозь толпу пассажиров, перемигивающихся и галдящих, словно духота и жара не имели над ними власти, в то время как с меня стекали последние остатки пота. Я отключился, провалившись в жерло вулкана, где на меня пылкали паром драконы, стараясь стегнуть по ногам гладкими хвостами, блестящими, словно натертые жиром. Сверху замаячила эбеновая голова змеи и жалобно заскулила, просясь ко мне. Белые черви обвили ноги и тянули вниз, в самое пекло. Раздался грохот. Гул пошел по стенам, словно кто-то ударил шумовкой о край котла. Черви отпали от моих ног и съежились. Меня потоком черной лавы выбросило наружу. Я жидкий потек по наклонной кратера. Лава стала белой и прозрачной. Я видел, как куски моего разрозненного тела материализуются то там, то сям.
Кто-то тряс меня за плечо. За окном сгущались сумерки. Одинокие мы стояли на пустой темной платформе. Я растерянно озирался, в то время как мой спутник договаривался о чем-то со станционным смотрителем. Наконец они подошли ко мне, и мы двинулись по пыльной дороге, не видя дальше пяти шагов из-за темноты, окружающей нас.
Ничего не соображая и позабыв всякую брезгливость, я рухнул на грязный матрас, постеленный на открытой веранде и пахнущий детской мочой. Рядом сел мой страшный проводник и стал беседовать с хозяином дома на своем странном наречии. Мне было уже на все наплевать — я наблюдал за чудесными метаморфозами раков, превращающихся то в драконов, то в павлинов. Проснулся оттого, что кто-то щекотал мое ухо. Открыв глаза, я увидел детей, сидевших, как птички на жердочке, на перилах веранды. Они смеялись. Видимо, им наскучило наблюдать за мной спящим, и они применили прутик, чтоб вызвать меня к активным действиям. Я улыбнулся им в ответ и поднялся. Смущенные, они, как дикие зверушки, брызнули и попрятались в саду. Из-за деревьев и плетеного забора глядели на меня их смеющиеся, лукавые, темные, как сливы, глаза. Я словно был в окружении маленьких эльфов. Было немного неуютно под прицелом их взглядов. Казалось, попал в сказочный мир Толкиена. На веранду вышла хмурая девушка и поставила передо мной чайник и лепешки, потом она принесла пиалу и густоте кислое молоко, терпкое до такой степени, что у меня свело скулы и, выступили слезы. Где-то вдалеке забулькал репродуктор, и я узнал скрипки Allegro maestozo Моцарта. Неприятные ощущения зрителя случайно попавшего в абсурдный сюрреалистический фильм. Изможденная ширококостная женщина позвала детей, и они убежали. Уродливый лавочник вышел из дома, нагруженный сумками. Мы сели в машину. Пока тряслись в этом жалком подобии военного внедорожника, я во все глаза глядел на зеленые луга, усыпанные шафрановыми зонтиками бессмертника и голубым бисером колокольчиков. Горы во всем величии предстали передо мной. Их зеленые — травяные, красные — гранитные, черные — мраморные заставили меня задохнуться от восторга и случайно заглотить мошку, жестоко застрявшую в моем горле. Я раскашлялся, пытаясь избавиться от этой мерзости, в то время как шофер вместе с продавцом специй хохотали надо мной до икоты. Чувствовал я себя настолько глупо, что готов был спрятаться в рваную обшивку сиденья.
Оказывается, я никогда не выбирался на природу «дикарем». К моим услугам всегда имелись отели, рестораны или кафе, магазины и обслуживающий персонал. Я мысли не допускал о том, что может понадобиться, и стоял, разинув рот, глядя на то, как мужчины выгружают матрасы, посуду и узлы из машины. Мой спутник позаботился обо всем и смотрел на меня как на несмышленого ребенка, вооруженного игрушечным ружьем и щенком на цепочке для покорения джунглей Амазонки. Шофер махнул нам на прощанье, и что-то бросил в мой адрес, отчего оба мужчины захохотали. Страшный человек поставил палатку и стал кипятить воду на очаге, сложенном из булыжников, пока я рисовал пейзажи. Вечером, после того, как мой безобразный приятель вернулся из ближайшей деревеньки-кишлака, где договаривался о том, чтоб нам приносили хлеб и молоко, мы сели на матрасы перед палаткой и, достав кальян, разожгли его. Первым взял трубку лавочник. Летучие мыши кружили над нами, в траве стрекотали цикады. Ласково ткнулся в мое горло белый густой дым и потек внутрь. Мыши взвизгнули, полетели ко мне и принялись кружить надо мной, разевая ужасные рты вампиров. Я понимал, что они безумно высоко, но, тем не менее, подробно видел их алые бархатные пасти, усеянные белоснежными иглами зубов. Хор цикад из нежной трели превратился в тревожную органную музыку, в грозный, похоронный мотив. Мои нервы натянулись и, не выдержав, лопнули. Хотелось исчезнуть, спрятаться, уснуть и проснуться потом, когда все закончится, и обо мне забудут. Страх душил. Летучие мыши стали гигантскими, а их невидимые тела обрели плоть. Я физически ощущал их тяжесть и, не выдержав давления, упал, распластался на матрасе. Страшный, безумно уродливый лавочник схватил мою голову и я понял, что он заманил меня в это ужасное место специально, чтобы сорвать мой череп с шейных позвонков. Я вырывался и кричал, прекрасно осознавая, что прийти ко мне на помощь некому. Демон насильно разжал мне зубы и заставил вдохнуть еще этой дьявольской отравы. Я, обессилев, растерял свои конечности. Они белели невдалеке сквозь острые колья травы. Одна из особо гнусных тварей спикировала на меня, и я приготовился почувствовать на своем лице ее перепончатые крылья и острые зубы, которые вот-вот вонзятся в мою незащищенную шею. Непослушные, слабые руки отказывались двигаться, и я не мог прикрыть голову, поэтому, словно утка, нырнул в траву. Страшный человек склонился надо мной и взмахом руки превратил вампира в чудесную лиловую птицу. Она нежно провела концами перьев по моей щеке, и ее песня звенит в печальном небе. Цикады подхватили мелодию, и меня накрыл хорал ангельских голосов, который сменяет залихватский джаз, я понимаю, что я — это всего лишь обезьяна, чья жизнь прошла в балаганчике. Мне становится неудержимо весело и смешно. Мышцы живота и скулы болят от смеха, но я не могу остановиться, хотя уже обессилен. Звезды двигаются в ритме дикого фокстрота и смех слышен отовсюду. Меня веселят букашки и травинки. Смешной лавочник пытается меня встряхнуть, но я выпадаю у него из рук и стекаю на траву,
