— Да ничего… Я ее не помню. Только какие-то ощущения остались, но, может, я их сам придумал.
— А что с ней случилось?
— У нее была какая-то очень редкая болезнь дыхательных путей. Не помню названия. Она умерла от ураганного отека легких. Отец жутко боялся, что эта болезнь передастся мне; он сказал, что убьет меня, если увидит с сигаретой. Железная логика, да? Больше он так и не женился.
— Он сам тебя воспитывал?
Для этого он слишком занятой человек. Нанимал мне нянек — старых фурий одну омерзительнее другой. Ух, как я их доводил… Когда перед ними вставал вопрос, убить меня или повеситься, они каждый раз принимали промежуточное решение: высказывали отцу все, что обо мне думают, и увольнялись. Уступали место следующей. А одна из них даже сказала: «Помяните мое слово: из вашего сына вырастет настоящий преступник». И это только потому, что я залез на полку с коллекционным фарфором и рухнул вместе с ней на пол. Не нарочно — так получилось. Пока нянька выуживала меня из кучи осколков, она радостно сулила мне самые страшные кары. Когда появился отец, она бросилась ябедничать, а тот сразу перебил: «Томми живой?» Она завопила: «Ну конечно да!» — «Он не сильно порезался?» — «Нет, но он разбил все тарелки!» А папа спокойно ответил: «Это всего лишь тарелки».
— И твой папа никогда не пытался на тебя воздействовать?
— Нет… Я же единственное, что у него есть. И потом, в совсем уж критические минуты я всегда знал, как на него посмотреть. У меня мамины глаза. У него руки опускались.
— Ах ты, змееныш.
— Джесси, каждый улучшает свое существование, как умеет. Может, и змееныш… Только папа прекрасно понимал, что мне тоже несладко с этими мучительницами. А кто твои родители?
— Папа — нефтехимик, мама — медсестра в отделении косметологической хирургии. Они сто лет разведены и не общаются. Я случайный плод безумной, но короткой страсти.
— Потрясающий плод. — Том извернулся, как жираф, и поцеловал ее в шею. — Значит, в отделении косметологической хирургии? Теперь понятно, откуда у тебя это стремление уродовать чужие лица.
— А откуда у тебя стремление постоянно играть?
— Не знаю. Я всегда играл. А потом кто-то сказал отцу, что на этой маленькой мартышке можно зарабатывать большие деньги — какой смысл корчить рожи впустую? Между прочим, есть сотни способов зарабатывать деньги, но только один честный.
— Какой?
Я знал, что ты не знаешь. Ага! Я тебя купил… Ну так вот. Папа подошел к этому вопросу серьезно. Как и ко всему, впрочем. Прежде чем запустить меня в процесс кинопроизводства, он долго и обстоятельно выяснял, не стану ли я жертвой какого-нибудь разнузданного режиссера-педофила… Представляешь? Я не шучу. Его убедили, что на съемочной площадке я буду в безопасности. Ну а дальше жернова заработали, и пошло-поехало.
— Ты хоть учился?
— По-твоему, я вместо подписи ставлю крест? Учился… кое-как, школу, во всяком случае, закончил. Отец все время требовал, чтобы я получил «достойное» образование. Ну, полгода я таскался на высшие курсы драматического искусства, потом еще год меня натаскивали в школе драматического искусства. Всякие там этюды, пластика… В общем, это драматическое искусство у меня уже из ушей полезло — я же еще постоянно снимался. Нет, кое-какого образования я все же нахватался и узнал немало полезного, но теперь с меня хватит. Учиться можно и в процессе работы. Думаешь, я вечно буду полоскаться в сериалах и на задворках больших проектов? Нет, я пробьюсь в крупнобюджетное кино. На первые роли.
Джессике стало грустно. Не успела она свыкнуться с мыслью, что получила маленького Тома в свою собственность, как он пытается расправить крылья и упорхнуть куда-то в поднебесье — туда, где роскошные женщины в бриллиантах и загорелые мужчины в смокингах фланируют по ковровым дорожкам. Утешает лишь то, что это случится не завтра.
— Да… Пробьешься. Потом будешь всюду ходить с двумя амбалами-телохранителями, прятаться за их спинами от папарацци и просто так в парке уже не погуляешь. Знаешь, Томми, я видела тебя в каком-то детском фильме, где ты играл маленького гнома. Ты был такой хорошенький, кудрявый, с пухлыми Щечками.
А… — Том улыбнулся, — он назывался «Деревянные башмачки». Там была сцена, где я полз на четвереньках, а злодей выливал на меня полную чернильницу. Никогда не забуду. Они перевернули этот котел раньше времени — не на спину, а прямо мне на голову. Ух! На тебя когда-нибудь выливали целую цистерну воды разом? Незабываемые ощущения. Слепнешь, глохнешь и перестаешь соображать одновременно… Куда только смотрел профсоюз? Получилось очень эффектно, только я чуть заикой не остался. Хорошо, что ограничились одним дублем… Но это была далеко не первая работа. Мой папочка хотел всего и сразу: когда мне стукнуло восемь, он отвел меня на кастинг к фильму «Маленький лорд Фаунтлерой». Претензии у него были просто космических масштабов: он был уверен, что меня с ходу утвердят на главную роль. Самое смешное, что меня действительно взяли, — только в итоге я сыграл не этого зануду-лорда, пай-мальчика, а его скверного кузена. Правда, вся роль уместилась в четыре минуты экранного времени, но для разгона и это было неплохо…
— Я читала эту книжку в детстве, но совершенно не помню, что там наличествовал какой-то скверный кузен.
— Я эту книжку в детстве не читал, но кузен наверняка наличествовал, иначе я бы его не сыграл, — весело ответил Том, абсолютно точно копируя ее интонации.
— Прекрати меня передразнивать, неуч. Что ты вообще читал?
— Честно? Преимущественно сценарии. Знаешь, одного моего знакомого спросили: «Вы в курсе, что читаете книгу вверх ногами?» Он ответил: «Конечно, знаю. Думаете, мне легко?» Да… Сколько себя помню, постоянно зубрю текст. Но мне повезло: память у меня просто феноменальная, до сих пор не забыл куски ролей, выученных невесть когда.
Это точно, у тебя не память, а огромная мусорная свалка. Чего там только нет. Сколько ты знаешь дурацких историй, которыми с утра до ночи морочишь мне голову?
Том придвинулся к Джессике поближе и медовым голосом промурлыкал:
— Ну уж… Я не только рассказываю дурацкие истории, по-моему, у нас находится время и для других развлечений… Джесси, детка, сними очки, иди сюда…
— Я уже сказала: не надо, вокруг дети.
— Дети, дети, — пробормотал Том, озираясь. — Кстати, о детях. Один мой знакомый…
— Том!!!
— Ладно, в другой раз…
В начале октября, когда зарядили дожди, Джессика жестоко простудилась и отлучила Тома от себя на целую неделю. Промозглым вечером, натянув шерстяные носки и свитер с высоким воротником, она, беспрерывно чихая, полулежала на диване под пледом и выслушивала сбивчивый рассказ Тома. Ему, благодаря невероятному стечению обстоятельств и случайной встрече, удалось перехватить роль в эпизоде одного из популярнейших детективных сериалов «Инспектор Белл».
— Не бог весть что, — возбужденно говорил он, меряя шагами комнату, — но этот сериал уже пять лет все смотрят — даже ты иногда поглядываешь вполглаза. Будь здорова! У меня всего две сцены, но неплохие. Идея такова: мой отец, крупный бизнесмен, убит. Я один из подозреваемых. Кроме меня, подозревают его любовницу и совладельца предприятия. Будь здорова! Но убийцей оказывается его незаконная дочь — то есть моя сводная сестра. Будь здорова! О господи, Джесс, только кошки умеют так чихать! Знаешь, один мой знакомый ехал в автобусе, а рядом с ним сидела девочка и всю дорогу шмыгала носом. Он не выдержал и говорит: «Девочка, у тебя есть носовой платок?» А девочка отвечает: «Есть. Но мама запрещает одалживать его незнакомым людям». Будь здорова!
— Спасибо. Если ты один из главных подозреваемых, то почему у тебя только две сцены?
— Ты же знаешь, большую часть экранного времени Белл или задумчиво потягивает пиво, или обменивается остротами с напарниками. А сцены такие: разговор с Беллом на автостоянке, где я на пике эмоций доказываю, что не способен совершить убийство, и объяснение с моей подружкой на кладбище после похорон. Будь здорова! Завтра я получу текст и начну его учить, а сцену на кладбище снимают через пять дней… Что же ты не воспользовалась старым добрым зельем Ширли Олейник? Оно так
