невиновности, а потому, что если в одном и том же преступлении подозреваются несколько человек, то требуется одного из них оставить на свободе, следить за ним, а остальных упрятать за решетку.
А тело графа все еще не было найдено. Напрасно обыскали, насколько возможно, весь парк, осмотрели кусты, обшарили цветочные клумбы.
— Его бросили в воду, — настаивал мэр.
Так предполагал и Домини. Вызвали рыбаков и приказали им обыскать Сену в районе того места, где найден был труп графини.
Было уже три часа. Отец Планта заметил, что с самого утра никто еще ничего не ел. Не лучше ли, сказал он, перехватить чего-нибудь, чтобы потом уже без помех продолжать расследование до самой ночи?
И, усевшись за тем самым столом, который был еще влажным от вина, пролитого убийцами, судебный следователь, отец Планта, врач и мэр принялись за наскоро сервированный обед.
V
За едой Домини приводил в порядок свои заметки, пронумеровывая страницы и крестиками отмечая некоторые ответы допрошенных, которые могли иметь более серьезное значение и на основании которых он мог составить свое донесение начальству. Усевшись рядком, отец Планта и доктор разговаривали о болезни, что могла свести в могилу Соврези. А мэр Куртуа то и дело прислушивался к шуму, долетавшему со двора. Весть о двойном убийстве распространилась уже по всей округе, и толпа росла с каждой минутой. Люди, заполнившие весь двор, стали даже выказывать дерзость. Жандармы еле справлялись с ними.
— Пойду уйму их, — сказал мэр, — и выпровожу со двора. — Бросив на стол свернутую трубочкой салфетку, он вышел.
— Было два или три консилиума, — продолжал отец Планта, — которые не привели ни к каким благоприятным результатам. Соврези жаловался на какие-то странные, причудливые боли. Его страдания были столь непонятны, столь неведомы медицине, что даже знаменитые доктора разводили в недоумении руками.
— Кажется, его лечил доктор Р. из Парижа?
— Совершенно верно. Он приезжал каждый день и часто оставался ночевать в замке. Много раз я видел его идущим по улице, когда он отправлялся к нашему аптекарю лично наблюдать за составлением лекарства по своему рецепту.
— Конечно, — согласился доктор Жандрон, — ваш аптекарь человек ученый, но у вас в Орсивале есть один молодой человек, который заткнет его за пояс. Это малый, который занимается продажей разных лечебных трав и знает, как извлечь из этой дряни деньги. Это Робело…
— Робело, костоправ?..
— Он самый. Я подозреваю его в том, что он негласно практикует и тайком готовит лекарства. Он ведь учился у меня. Более пяти лет он состоял у меня лаборантом, и даже еще теперь, когда мне нужно тщательное приготовление…
Доктор не договорил, пораженный переменой, произошедшей вдруг в лице доселе бесстрастного отца Планта.
— Что с вами? — спросил его Жандрон. — Вам дурно?
Судебный следователь бросил свои бумаги и тоже посмотрел на Планта.
— Правда, правда… — сказал и он. — Господин мировой судья страшно побледнел.
Но отец Планта тотчас же пришел в себя.
— Это ничего, — ответил он, — совершенно ничего. Беда с моим проклятым животом… Стоит только не вовремя поесть! Вот что я хотел сказать: из всех нынешних слуг во всем замке не найдется ни одного, который бы знал Соврези. Мало-помалу заменили всех.
— Вероятно, вид старых слуг был так неприятен Треморелю… — сказал на это доктор.
Но в это время вошел мэр.
— Хотели расправиться с Филиппом, — сказал он. — С общественным мнением шутки-то плохи!
Он вернулся, чтобы закрыть дверь, но в этот момент столкнулся нос к носу с каким-то господином, лица которого не мог видеть, потому что тот низко поклонился, плотно прижав к своей груди шапку.
— Что вам угодно? — грубо спросил его Куртуа. — Как вы смели войти сюда? Кто вы такой?
Господин выпрямился.
— Я — Лекок, — ответил он с приятной улыбкой. И, видя, что его фамилия не произвела на слушателей никакого эффекта, он добавил: — Лекок, сыщик, посланный префектом полиции в соответствии с телеграммой для участия в расследовании.
Эти слова сильно удивили всех, даже судебного следователя, так как Лекок, войдя в залу замка Вальфелю, совершенно не выглядел как полицейский сыщик.
— Так это вас командировал префект полиции, — спросил его следователь, — на случай, если окажутся необходимы кое-какие поиски?
— Так точно, меня, — ответил Лекок. — Я к вашим услугам.
Пристально оглядев его, следователь пожал плечами.
— Так как вы наконец-то явились, — сказал он, делая ударение на слове «наконец-то», — то потрудитесь выслушать, в чем дело.
— О, это бесполезно! — весело ответил Лекок. — Это совершенно бесполезно!
— Но ведь нужно, чтобы вы все узнали…
— Что именно? То, что скажет господин судебный следователь? Я уже все знаю. Я знаю, что имело место убийство, причиной которого считают кражу, и что это полагают отправной точкой для следствия. Затем мы видим штурм, взлом и разгром апартаментов. Труп графини найден, а тело графа бесследно исчезло. Что еще? Арестован Жан Берто, но это курам на смех, так как при всей своей дурной репутации он не заслуживает тюрьмы. Пришел пьяный Геспен. Ах, против него, этого Геспена, — тяжкие улики! Его прошлое плачевно. Кроме того, следователь не знает, где он провел ночь, а он отказывается это говорить и не заботится о своем алиби… О, это важно, очень важно.
Отец Планта с видимым удовольствием слушал веселого сыщика. Другие же не скрывали своего удивления.
— Кто же вам все это сообщил? — спросил судебный следователь.
— Все понемножку, — отвечал Лекок.
— Но где?
— Здесь. Я уже целых два часа околачиваюсь здесь и даже слышал, как господин мэр убеждал толпу разойтись.
— Как! — воскликнул Домини недовольным тоном. — Вы не знали, что я вас здесь дожидаюсь?
— Виноват, — ответил сыщик, — но я надеюсь все-таки, что господин судебный следователь захочет меня выслушать. Необходимо было осмотреть следы преступления, сориентироваться, принять меры. Я стою на том, чтобы прислушиваться к народной молве, или, как говорят, к общественному мнению.
— Все это, — строго ответил Домини, — никак не оправдывает вашего промедления.
Лекок посмотрел на висящий на стене портрет.
— Если бы господин судебный следователь осведомился в сыскном бюро на Иерусалимской улице, то там ему сказали бы, что я знаю свое дело. Для успеха следствия важно быть никем не узнанным. Полиция- то ведь тайная! Теперь же, когда уже знают, кто я такой и зачем сюда пришел, я могу уходить подобру- поздорову назад, так как мне уже больше никто ровно ничего не скажет, а если я и спрошу, то мне солгут. Меня будут бояться и сторониться.
— Это верно, — сказал Планта, защищая сыщика.
— Ну-с, — продолжал Лекок, — когда мне сказали, что надо отправляться в провинцию, я тотчас же и обратился в провинциала. Приезжаю сюда — и все при виде меня говорят: «Вот какой любопытный! Впрочем, он не злой». И я верчусь вьюном, подкрадываюсь, подслушиваю, вызываю на откровенность. Я спрашиваю, и мне чистосердечно отвечают. Меня снабжают сведениями, делают указания. Со мной не
