и направился к выходу. Ничто не подсказало ему, что он видит в последний раз и замок, и весеннее утро, и своих детей…
Старинные часы в столовой пробили ровно десять, когда вице-протектор Богемии и Моравии сошел во двор и сел в автомобиль, как обычно, рядом с шофером. Детский смех еще был слышен отсюда. «Мерседес» тронулся. Часовые отдали честь. Чтобы показать партизанам, что он не боится их, Гейдрих ездил без эскорта, и его нередко упрекали в Берлине за излишнее «пижонство» и демонстрацию храбрости. В случае нападения рейхспротектор и его водитель могли отбиваться только личным оружием. Проследовав через ворота замка, автомобиль рейхспротектора выехал на дорогу, ведущую в Прагу.
В 10.32 сигнал партизанского связного, караулившего в укромном месте у дороги, известил уже почти отчаявшихся было террористов, что их цель близка. Получив кодированное сообщение, Кубис немедленно при помощи зеркала известил Губчика. Стараясь унять волнение и действовать осторожно, тот пересек трамвайные пути и приблизился к Кубису. Осмотревшись, сделал знак открыть кейс. Наклонившись над портфелем, Кубис с осторожностью извлек из него снаряды. В это мгновение на Троянском мосту показался пассажирский трамвай. Террористов на мгновение охватила паника. Ведь до появления машины Гейдриха оставались считанные секунды. Соверши они нападение – тому свидетелями окажутся все, кто едет в трамвае. Не говоря уже о том, что некоторые из них, особенно сидящие впереди, пострадают при взрыве. Но отступать уже было поздно. При подготовке операции жертвы среди мирного населения не исключались, да и как их исключишь? Если бы все произошло так, как террористы рассчитывали с самого начала, то, возможно, они и уложились бы в короткий интервал между трамваями, но Гейдрих опоздал более чем на сорок минут, теперь уж – как получится. Машина Гейдриха спустилась по противоположному склону и повернула за угол. Водитель притормозил. Отбросив плащ, под которым он скрывал револьвер, Губчик выбежал навстречу машине и нажал на курок, чтобы выстрелить в рейхспротектора, но выстрела не последовало. Произошла осечка. В растерянности Губчик застыл перед «мерседесом», надвигающимся на него. В этот момент Гейдрих приказал Кляйну нажать на акселератор. Но перепуганный новичок-водитель вместо того надавил на тормоз. Автомобиль резко встал. Гейдриха бросило вперед. Не растерявшись, обергруппенфюрер быстро поднялся, выхватил из кобуры оружие и выстрелил в Губчика. Ни он, ни его водитель Кляйн не заметили Кубиса, стоявшего в стороне, и в первый момент решили, что имеют дело с террористом-одиночкой. Тем временем, понимая, что больше медлить нельзя, Кубис вышел из тени и, выхватив из кейса один снаряд, бросил его в рейхспротектора. Но он попал не внутрь машины, как намеревался, а под колеса «мерседеса». Осколки полетели в самого террориста и бросить второй снаряд, который он хранил в портфеле, Кубис не смог. Закрыв израненное лицо руками, он отбросил портфель, позабыв про снаряд, и тот взорвался перед подъехавшим к остановке трамваем. Послышались плач, крики ужаса, звон разбитых стекол. Машину Гейдриха перевернуло взрывной волной, рейхспротектор и его шофер оказались придавлены ею. Оба раненные, Губчик и Кубис на некоторое время потеряли возможность осознавать, что происходит вокруг. Им бы бежать, но ни тот, ни другой даже не тронулись с места, застыв, словно парализованные. Тем временем Гейдрих, собрав силы, сумел выбраться из-под перевернутой машины и помог освободиться водителю. Увидев, что террористы никуда не делись, Гейдрих бросился на Губчика, все еще державшего в руках так и не выстреливший револьвер, а Кляйн устремился за Кубисом, который, внезапно поняв опасность, бросился бежать по улице к месту, где лежали велосипеды. Бежать было трудно, Кляйн настигал его. Но все же Кубису удалось, воспользовавшись толкотней и паникой вокруг разбитого трамвая, оторваться от преследователя. Он вскочил на велосипед и понесся вниз по холму, даже не оборачиваясь и не заботясь о том, что может произойти с Губчиком. Через пятнадцать минут после взрыва он добрался до крайнего дома в пригороде Жижков, где была заранее назначена встреча с сообщниками. Губчик же, оставшись один, в беспомощности пятился по улице, отбросив бесполезный револьвер и видя перед собой только парабеллум рейхспротектора. Он понимал, что ему пришло время прощаться с жизнью. Одно мгновение, только один выстрел – и все. Судя по всему, Гейдрих не собирался убивать его, он хотел захватить Губчика живым. Но силы подвели его. Внезапно Гейдрих остановился, схватился за живот и, потеряв сознание, упал на обочине дороги. Осколки снаряда все-таки ранили его, и он потерял много крови. Воспользовавшись ситуацией, Губчик бросился бежать, что было мочи. Потеряв Кубиса, Кляйн подбежал к Гейдриху, но Губчика уже и след простыл. Взбежав на холм, он бросился к лавке мясника, надеясь спрятаться там. Гейдрих лежал на тротуаре рядом с искореженной взрывом машиной. Неподалеку метались, стенали, плакали перепуганные пассажиры трамвая, по большей части женщины. Среди всех только несколько отпускников из тыловых частей вермахта сохраняли спокойствие и пришли на помощь Кляйну. Узнав, что совершено покушение на рейхспротектора Богемии и Моравии, один из них немедленно побежал звонить в пражский департамент гестапо, чтобы немедленно прислали доктора и объявили розыск террористов. Ближайшим местом, откуда можно было позвонить, оказалась все та же лавка мясника, где надеялся спрятаться Губчик. Террористу не повезло. Мясник оказался сочувствующим нацистам активистом Чешской народной партии, а его брат вообще служил в гестапо. Увидев Губчика на пороге своей лавки, мясник сразу сообразил, кто тот таков. Между ними возникла схватка, в разгар которой и подоспел посланец Кляйна. Отбросив мясника, Губчик вскочил на стол и выхватил револьвер скорее для того, чтобы испугать нападавших, но, к его собственному удивлению, револьвер, оказавшийся совершенно непригодным четверть часа назад, вдруг выстрелил. Пуля угодила в ногу мяснику. Тот взвыл от боли. Воспользовавшись заминкой, Губчик в три прыжка пересек лавку и, выпрыгнув в окно, побежал по улице. Понимая, что догнать его уже не удастся, солдат вермахта поспешил к телефону и набрал номер гестапо. Спустя считанные минуты пражский пригород Жижков огласил вой сирен. Шеф гестапо Далюге примчался с внушительным эскортом, солдаты немедленно бросились прочесывать окрестности. Рейхспротектора и его шофера отвезли в Буловский госпиталь, уже через час после покушения о происшествии подробно информировали Берлин.
Дождь все не прекращался, по радио Бетховен сменялся Брамсом. Хелене Райч, склонившись над картой, наносила данные разведки. Рядом майор Андрис фон Лауфенберг со скучающим видом насвистывал какую-то тоскливую мелодию.
– Ты бы сходил куда-нибудь, – с иронией предложила ему Хелене, ее раздражал этот монотонный свист, – к связисткам из абвера, например.
– Вот еще, бродить по грязи, – поморщился Андрис.
– Эх ты, донжуан, – рассмеялась Хелене. – Дождя испугался.
– Так ведь не Командор же, – кисло ответил Андрис.
– Как раз Командор и есть, – подтрунивая, высказала Хелене то, что пришло в голову обоим. – Командор…
– Но не до такой степени, – улыбнулся Андрис.
– Согласна. Командор с внешностью и манерами донжуана. Командор авиации. А это – совсем другое дело.
– Не так громко топаю, хочешь сказать? И не такой ревнивый.
– Правда? – Хелене, прищурившись, взглянула на него. – Я о последнем. Умеешь скрывать – вот что верней, пожалуй.
– А ты все понимаешь, все видишь.
– Должность у меня такая, командирская. Уж извини.
– Все понимаешь, Хелене? Все ли? – он наклонился к ней. Хелене оторвалась от карты, их взгляды встретились. Вдруг музыка по радио прервалась. На мгновение повисла тишина. Хелене настороженно обернулась.
– Что это? – она почувствовала, как по телу пробежал озноб. С чего?
– Наверное, будут передавать обращение фюрера, – предположил фон Лауфенберг. Но вместо того диктор произнес:
«Внимание. Срочное сообщение. Сегодня, 27 мая, в Праге неизвестными лицами было совершено покушение на имперского заместителя протектора Богемии и Моравии, обергруппенфюрера СС Рейнхардта Гейдриха…» – голос диктора по радио звучал сухо и монотонно. Хелене вздрогнула и уронила остро заточенный карандаш на карту. Потом прижала руку ко лбу. В глазах у нее потемнело. Сердце сковало дикой болью, как будто пуля попала в него. Схватившись за край стола, она медленно поднялась.
