Богемии и Моравии Рейнхардт Гейдрих…»
Хелене Райч услышала это сообщение, подлетая к Праге. В какое-то мгновение она перестала дышать – ее пронзила острая боль, в глазах потемнело, рука отпустила ручку прибора. Самолет с серебряными крестами на бортах, оставшись без управления, стал резко терять высоту. Внизу замелькали башни и шпили Праги. Редкие в столь ранний час прохожие в ужасе разбегались, стараясь найти укрытие. Они выпрыгивали из машин и трамваев. Самолет несся носом вниз. Казалось, он вот-вот упадет на город.
Слезы застилали глаза Хелене и, глядя на стремительно приближающуюся землю, она ощутила предательскую слабость – вот так бы и врезаться, все кончится, она отправится в эмпиреи вместе с ним. Все равно – будущего нет. Она уже четко различала вскинутые ввысь головы людей, широко распахнутые от ужаса глаза, какая-то девочка в голубом платьице испуганно жалась к матери, которая застыла посреди улицы, словно в оцепенении. Собрав волю, Хелене выровняла самолет. Пронесшись с воем над крышами домов, он снова взмыл в облака. С гулом и свистом, надрывая пропеллеры, как будто всхлипывая, совершил печальный круг над городом, над остроконечными пиками соборов, над площадями, на которых жители Праги, немецкие солдаты и офицеры, полицейские – все, так же задрав головы, со страхом и удивлением наблюдали за маневрами, не понимая, что происходит. Они уже не боялись, что самолет будет атаковать город. Они следили за ним, затаив дыхание. Сквозь пелену слез Хелене видела все, что происходит внизу. По рации она запросила разрешение на посадку на военном аэродроме в Жижкове, недалеко от того места, – она этого, конечно, не знала – где Кубис и Губчик совершили покушение на Гейдриха, и ждала ответа диспетчера, выписывая над городом круги. Всеми силами она старалась подавить отчаяние. Она понимала, что если сейчас дать волю эмоциям, произойдет катастрофа: она не удержит самолет, и он упадет на город, причинив большие разрушения и забрав жизни десятков и даже сотен людей. Застрявший в горле комок мешал дышать, сердце то бешено колотилось, то замирало, словно останавливаясь от раздирающей его боли. Наконец диспетчер разрешил посадку. Описав петлю, самолет набрал высоту и, словно на прощание покачав собравшимся внизу зрителям крыльями, ушел в направлении на Жижков.
В Градчанах испуганный рейхсфюрер СС Гиммлер подобрал упавшее на пол пенсне. От пронесшегося совсем близко самолета поднялась воздушная волна, от ее напора треснули стекла в окнах – осколки рассыпались с похоронным звоном. К рейхсфюреру подбежали адъютанты. Вскоре подоспели шеф пражского гестапо Далюге и заместитель Гейдриха в протекторате штандартенфюрер СС Карл Франк.
– Господин рейхсфюрер, с вами все в порядке?
– Со мной – в порядке, а вот что происходит, извольте доложить! – взбешенно прошипел Гиммлер, протирая очки, – кто это позволяет себе дерзости, когда по всем частям объявлена повышенная боеготовность? Или вы не довели до сведения Люфтваффе, что мои приказы их тоже касаются?
– Все было сообщено в самые высшие инстанции, господин рейхсфюрер, – оправдывался Далюге, – но какой-то «мессершмитт» все-таки покинул аэродром…
– Да они совсем распоясались, асы Геринга, – возмутился Гиммлер, – немедленно посадить на аэродром, и сразу же под арест, – распорядился он сухо.
– Кажется, он сам уходит, – Франк выглянул в раскрытое окно, – да, так и есть, – подтвердил он, – уходит на Жижков…
– Все равно, под арест!
Спустя четверть часа Хелене Райч, оставив самолет в Жижкове, на штабной машине добралась до центра Праги. Ей повезло: ее не остановил ни один из многочисленных эсэсовских кордонов, выставленных по приказу Гиммлера. Где-то подействовало удостоверение, подписанное Герингом, где-то помогли уговоры, где-то просто узнали «белокурую валькирию фюрера». Появившись в Градчанах, она сразу же столкнулась с Далюге…
– Госпожа Райч, – удивился он, – откуда вы? – и тут же догадался: – Так это вы…
– Где он? – прервав, Хелене схватила штандартенфюрера за рукав, – где он? – повторила она слегка надтреснутым голосом.
– Кто? – растерялся штандартенфюрер, не сообразив, кого она имеет в виду.
– В каком госпитале?
– А… – Далюге наконец-то догадался, – господин обергруппенфюрер в Буловском госпитале, только… – лицо его помрачнело, он отвел взор.
– Я знаю, – Хелене избавила его от необходимости сообщать печальную новость. – Благодарю, – развернувшись, она побежала к машине. Когда она вбежала в госпиталь, со звоном распахивая двери, Гейдриха в палате уже не оказалось. Увидев ее, бледную, с растрепанными под пилоткой волосами, находившиеся в палате врачи попятились. Черные от горя, огромные глаза Хелене неотрывно смотрели на свежезастеленную кровать, на которой уже не было того, к кому она так горячо стремилась. Она шевельнула пересохшими губами, точно ловя воздух, пошатнулась. Профессор Хольбаум, взглянув с беспокойством на коллег, подошел к ней.
– Фрау Райч, здравствуйте. Как вы чувствуете себя? – озабоченно спросил он. Хелене не ответила. Она поняла, что опоздала. Отступив на несколько шагов, она прислонилась спиной к стене палаты, в уголках губ выступила кровь. Осознавая, что промедление может стоить молодой женщине жизни, Хольбаум крикнул медсестру и приказал принести лекарство.
– Фрау Райч, пройдемте, – он осторожно взял Хелене под руку, – вам нужно лечь. Летчица не сопротивлялась. Она как-то обмякла, без труда Хольбаум вывел ее из палаты, поддерживая под руку. В ординаторской он уложил Хелене на кушетку и дал ей лекарство. Райч лежала неподвижно, безмолвно, мрачно глядя в потолок. Заметив ее состояние, Хольбаум сделал ей укол, надеясь, что она заснет. Но потрясение было столь велико, что лекарство не действовало. Хелене даже не сомкнула глаз. Наклонившись, Хольбаум вытер кровь с ее подбородка. Вдруг она встала.
– Я должна видеть его. Куда его отвезли? – она посмотрела Хольбауму в лицо, – пожалуйста, скажите мне, – она сжала руку профессора, пальцы ее были холодны.
– Господин обергруппенфюрер, – к Хелене подошел высокий, сухопарый Гебхардт, маячивший за спиной Хольбаума, – он, точнее его тело, – профессор смутился, – его сейчас, знаете ли, прибирают для прощания… Я вам так сочувствую, – признался он с горечью. – Но поверьте, фрау Райч, мы сделали все возможное. Заражение тканей, гангрена, с этим очень трудно бороться. Организм обергруппенфюрера не выдержал. Он умер, произнося ваше имя. Мне очень жаль, я разделяю вашу утрату, – его рука коснулась упавших вперед белокурых волос Хелене. Райч сжалась, по телу ее пробежала судорога. Плечи вздрагивали – она словно рыдала без слез.
– Фрау Райч, – Гебхардт слегка обнял ее, – я надеюсь, вы простите мне мою дерзость, но поверьте, господин обергруппенфюрер не был бы рад увидеть, как вы страдаете. Вы должны собраться с духом, чтобы сохранить достойную память о нем.
– Да, да, благодарю вас, профессор, я понимаю, – Хелене обреченно покачала головой. Она смотрела на свою руку, на которой горело кольцо, подаренное ей Гейдрихом в Париже. Ничто не сбудется, о чем она мечтала. Все кончено, раз и навсегда.
Вечером, оставшись одна в гостинице, она лежала на диване, безучастно созерцая лепку на потолке, курила сигареты. Вдруг в дверь номера постучали. Хелене сначала даже не пошевелилась, кто бы мог явиться к ней столь поздно? Она никого не ждала. Потом встала и, набросив китель на плечи, открыла дверь. На пороге она с удивлением увидела главу гестапо Мюллера.
– Что, спишь? – спросил он насмешливо, – оденься-ка, пройдемся.
– Куда ж пройдемся? – Хелене равнодушно пожала плечами, – уже почти десять, – она взглянула на часы. – Выходить можно только по специальным пропускам.
– Я и есть твой пропуск, – ответил Мюллер, – со мной можно, Хелене, и не только прогуляться. Со мной все можно. Одевайся, я жду тебя в холле, – распорядился он.
– Что ж, хорошо, я сейчас, – закрыв дверь, Хелене вернулась в номер. Она не удивилась фамильярности Мюллера. Ей было хорошо известно, что уже почти год ее двоюродная сестра Эльза Аккерман состояла с шефом гестапо в близкой связи, так что тот почитал Хелене почти родственницей. Но чтобы он пришел сам, дабы пригласить ее прогуляться, как он выразился… Здесь явно что-то не так – в
