наблюдал за лучшим асом полка и, схватывая на лету, додумать старался сам. Что ж, у него были все данные, чтобы сделать блестящую карьеру, и очень скоро. Ну а успех у слабого пола ему был просто гарантирован. Недавно Хелене видела своего подчиненного с симпатичной радисткой из армейского штаба. Лауфенберг, который знал, всех мало-мальски приятных особ в округе, не исключая местного населения, называл ее, но Хелене не запомнила имени.
– Почему вы оставили свою подругу, лейтенант? – спросила Хелене Хартмана, увидев его рядом, – это нехорошо. Надеюсь, у вас серьезные намерения?
– Такие девочки скрашивают наш досуг, – чуть хрипловатым голосом ответил он, пристально глядя на Хелене.
– Вот как? – она даже слегка растерялась, услышав его слова. «А птенец оперился, – подумала про себя иронично, – уроки Лауфенберга не проходят даром. Он весь полк обучит, ему только дай волю». Однако строгим голосом продолжала:
– Я полагаю, лейтенант, вы должны отдавать себе отчет, что девушке надо выходить замуж, и, не имея серьезных намерений, не стоит портить ей жизнь…
– Я не собираюсь жениться на ней, – он ловил взглядом каждую черточку ее лица, каждую перемену настроения, каждую искорку в глазах.
– По-моему, это ответ, недостойный офицера, – возразила Хелене, – Девушка доверяет вам.
– Она сама хотела этого, – ответил он.
– Должна вам заметить, лейтенант, – произнесла Хелене, внимательно глядя на него, – что я не поощряю распутства в своем полку. И если девушка предъявит свои претензии, вы можете угодить под офицерский суд чести, что поставит крест на вашей дальнейшей карьере. Такие случаи уже бывали. Мое отношение однозначно: честь офицера должна быть незапятнанна. Ваш шеф по женскому вопросу, как я понимаю, Андрис фон Лауфенберг – должен хорошо это знать. Он-то никогда не забывает…
– Хелене, – не дослушав, он взял ее за руку.
– Что?! – Хелене резко отстранилась от него, – вы, кажется, забываетесь, лейтенант, – строго начала она, но замолчала, вдруг ощутив весь жар желания, кипящей в его крови. Он невольно передавался и ей. Пространство между ними было буквально наэлектризовано. В этот момент он уже не был лейтенантом, а она – вышестоящим командиром, все условности разрушились. Он был мужчиной, а она – просто женщиной, которую он желал. Поняв это, Хелене решила, что вразумлять его дальше бесполезно и, во избежание недопустимого, лучше уйти. Пусть остынет. Такое уже случалось в ее карьере, когда мужчины, взбудораженные алкоголем, пытались переступить черту, но ей всегда удавалось ставить их на место и сохранять статус-кво. Вот и в этом случае, отступив, она сдержанно пожелала лейтенанту хорошо повеселиться и быстро ушла по направлению к штабу. Но нет, она не шла – бежала. И уносила с собой этот жар, которым он заразил ее. Ей хотелось поскорее спрятаться в своей комнате, куда всем остальным вход был строго-настрого воспрещен.
Войдя наконец-то к себе, она сходу окунула лицо в холодную воду, забыв о косметике. Краска расплылась, и ей пришлось тщательно умываться. Правда, эта процедура немного успокоила и охладила ее. Вытерев полотенцем лицо и намокшие волосы, Хелене сбросила китель и закурила сигарету, чтобы окончательно прийти в себя. Вдруг дверь за ее спиной открылась. Кто-то вошел, без стука, сам. Никто из летчиков, а тем более технический или обслуживающий персонал, не мог позволить себе такое. Входить в комнату полковницы дозволялось только ее служанке Зизи. Но Зизи либо давно спала, либо убежала в гости к своим подружкам. Кто же осмелился? Хелене обернулась. И сразу же попала в его объятия. Ну да, конечно же, это был он, лейтенант Хартман. Без слов он крепко прижал ее к себе, покрывая жадными поцелуями ее еще влажное лицо. Она пыталась сопротивляться, но какая-то странная слабость охватила ее, она путала официальное обращение с фамильярным, называла его то «Эрих», то «лейтенант», вяло старалась оттолкнуть, и, в конце концов, позволила уложить в постель и раздеть. Пережитое в Праге горе сильно иссушило ее душу, но в ту ночь ей показалось, что ни один мужчина прежде не любил ее так страстно, как этот мальчик. Он взял ее всю, до последней клеточки и, в отличие от прочих, отдал всего себя, до конца. Они потеряли счет времени, растворились друг в друге. Однако ночь кончилась. А когда забрезжил серый утренний рассвет, Хелене боялась открыть глаза. Она боялась осознать произошедшее и чувствовала смятение. Как она могла не устоять?! Сколько раз она убеждала себя и всех вокруг, что у нее не может быть никаких личных отношений с подчиненными, сколько попыток пресекла на корню. Отвергла Андриса совсем недавно, а кто мог быть достойнее его? Сколько сил она затратила, чтобы создать и укрепить свой авторитет и вот теперь, из-за одной ночи, из-за одного мальчишки, пусть даже красивого и страстного любовника, все рухнет.
– Хелене, – Эрих нежно тронул ее за плечи, – я могу теперь так тебя называть? Сейчас, когда мы одни. Я вижу, что ты не спишь.
Она открыла глаза. Сказала с нескрываемой горечью:
– Вы делаете успехи, лейтенант. Теперь командир полка скрашивает ваш досуг. Что ж, это и выгодней и безопасней: на командире полка не надо жениться.
– Я бы женился на тебе, сейчас, сразу, – ответил он, ошарашив ее своей искренностью, – но ты же сама не захочешь этого. Поверь, Хелене, – он обнял ее, приподнимая и заглядывая в глаза, – я по- настоящему тебя люблю. И именно поэтому я не сделаю ничего, что могло бы уронить твой авторитет, – он словно читал ее мысли, – никто ничего не узнает и не заметит. Ты сама решишь, что будет дальше. Прости, я не сдержался сегодня. Но клянусь, я буду держать себя в руках. Ты только должна понять, – он ласково поправил волосы, упавшие ей на лицо, – то, что я сам-то понял недавно. Я влюбился в тебя задолго до того, как увидел воочию. Я влюбился в твой образ, но женщина, которую я увидел, оказалась прекраснее самых красивых сказок о ней.
Она чувствовала, что он говорит от всего сердца, она видела это по его глазам.
– Скажи, – прошептал он, целуя ее шею и плечи, – тебе было хотя бы хорошо со мной? Хорошо? Скажи…
– Хорошо, очень хорошо, – с неожиданной для себя нежностью ответила она, гладя его по волосам, – а теперь все, иди. Скоро подъем. Никто не должен тебя видеть.
– Я обещаю, Хелене, – поцеловав ее в губы, он поднялся и начал быстро, по-солдатски, одеваться. Уняв волнение, она приподнялась на локте и наблюдала за ним, еще раз отметив, – теперь даже с несвойственным прежде удовлетворением, – как он хорош и красиво сложен. Она выбирала его, не видя и не зная, как человека, как мужчину, не ознакомившись даже с личным делом. Выбирала как летчика, по тому, как он вел учебный бой, и доверившись хвалебным характеристикам начальника штаба, который, как правило, не ошибался. Она даже и вообразить себе не могла тогда, что выбирает себе… любовника. Начальник штаба рассказывал, что парень буквально бредит ею и мечтает попасть к ней в полк. На распределении, когда ему предоставили право выбора, он, не раздумывая, отверг все самые лестные предложения. Самым лестным для него было ее предложение, его-то он и ждал, его и принял, без всяких условий. Но все-таки Хелене Райч и «Рихтгофен» – конечно, лестно, но сражаться предстояло не где-нибудь, а на Восточном фронте. А на восток после отступления от Москвы рвались попасть далеко не все, даже к Хелене Райч и даже в «Рихтгофен». Цена могла оказаться слишком высокой. Но именно здесь стяжалась истинная слава.
Он ласково улыбнулся ей. Случайно взгляд его упал на письменный стол и на фотографию Гейдриха, которая там стояла. Часть неизменной скромной обстановки, которая путешествовала с Хелене по всем фронтам. Эрих подошел к столу и взял фотографию. Улыбка его померкла. Ему не нужно было объяснять, кто изображен на портрете. Наместник Богемии и Моравии, обергруппенфюрер СС, заместитель Гиммлера, недавно убитый партизанами в Праге – вот кто занимал сердце этой женщины. Поставив фотографию на место, Эрих взглянул на Хелене. Его светлые глаза потемнели от огорчения. Она прочла во взгляде весь спектр чувств, бушевавших в его душе: обиду, удивление и осуждение. Ведь не секрет, что Гейдрих был женат. А что же она, Хелене, довольствовалась ролью любовницы? Она, Хелене Райч?!
– Его убили, – тихо проговорила Хелене, сама не зная зачем. То ли ради того, чтобы оправдаться, впервые почувствовав такую потребность, то ли, чтобы сохранить удивительное сияние восторженного счастья, которое, как солнечный свет, кружилось по ее скромной комнате и исходило от Эриха. Но ей этого не удалось. Солнечный свет померк. Эрих помрачнел и не ответил. Молча застегнув пуговицы на мундире, он вышел из комнаты. Когда дверь за ним закрылась и шаги стихли в коридоре, Хелене встала и, накинув
