халат, подошла к столу. Взяла фотографию, долго смотрела на лицо Гейдриха и вдруг прижала ее к груди, закрыв ладонью глаза. Ей стало нестерпимо больно и стыдно за только что пережитое счастье. Конечно, она понимала, что командир должен сам отвечать за последствия своих слабостей. Она не могла себе позволить то, что дозволялось связистке Герде Дарановски, – Хелене вдруг вспомнила имя подружки Хартмана, – не могла думать о любви и о личном счастье. С Гейдрихом все было иначе, он стоял слишком высоко, чтобы кто-то из ее подчиненных мог позволить себе рассуждать на его счет. К тому же все происходило далеко от их глаз, в Берлине или Праге. Эрих же – один из них, они – друзья, соратники, братья по оружию, равные во всем. Она не может позволить себе выделить его среди остальных, не могла завести фаворита. Без сомнения, Геринг закроет глаза, но от летчиков не скроешься. Командир полка обязан относиться ко всем одинаково ровно. Герда Дарановски может пренебречь чужим мнением и вовсе оставить службу, Хелене Райч – нет. К тому же мнение летчиков в полку для нее вовсе не чужое. Она может не обратить внимания, что скажут о ней в Берлине, или пропустить мимо ушей рассуждения генерала фон Грайма по поводу ее личной жизни, но летчики – это самые важные люди для нее, самые близкие после матери и сестры. Не зря сказал ей Мюллер в Праге: «…окажешься среди своих, там поплачешь, а здесь у тебя друзей нет». Это действительно так. Сколько раз асы выручали ее в таких ситуациях, что и вспомнить страшно, заслоняли в бою, не жалели жизни и погибали по ее приказу. Пройдет еще немного времени, каких-то полтора часа, солнце встанет, и ей снова придется ежечасно посылать их на задания, с которых многие, увы, не вернутся. Но как же может посылать на смерть человек, который не знает цены не только жизни, но и собственной чести, не может справиться со своими желаниями? Как можно доверить власть над другими, решать их судьбы тому, кто не властен над собой? Это невозможно. Разволновавшись, Хелене прошла по комнате. У нее кошки скреблись на сердце.
Неторопливо направляясь к своему самолету, Эрих мысленно возвращал каждое мгновение пронесшихся часов любви и думал, что, как и положено «любовнице богов», как иногда шутя называл Хелене Лауфенберг, намекая на ее связь с Гейдрихом, Райч божественна, не чета всем прочим, которых он знал до нее. Погрузившись в приятные воспоминания, он не спеша готовился к взлету и улыбался сам себе, когда в наушниках услышал ее строгий голос, казалось, она говорила совсем рядом:
– Хартман, мне кажется, вы спите на ходу…
Их не мог слышать никто посторонний, на линии они были одни, и поэтому Эрих позволил себе мягко напомнить ей:
– Я не выспался.
Но он сразу понял, что Хелене не настроена на лирику, что было, то прошло, а теперь – дело.
– Поторопитесь, Хартман, – сухо приказала она и отключила связь. «Да, Хелене – крепкий орешек», вздохнул он.
Снова включилась рация. На линии – командир 52-й эскадрильи.
– Эрих, – голос его звучал дружелюбно, – заканчивай с ночными гулянками. Не зли Райч. Она только что выговаривала мне по твоему поводу.
– Яволь! – Эрих тихо рассмеялся. Выруливая на взлетную полосу, он думал: «А с чего ей злиться? Разве я плохо любил ее этой ночью?..»
Между двух ярких искорок звезд в черном бархатном небе полная, сочная, лимонно-желтая луна повисла, как круглый фонарь. В ее бледном свете жемчужно переливается море. Темные свечки кипарисов у подножья гор, сладкое стрекотание цикад повсюду. Свой очередной день рождения командующий авиацией Восточного фронта генерал Роберт Риттер фон Грайм отмечал в Алупке. На банкете присутствовали представители высшего командования вермахта и войск СС, действовавших на оккупированных территориях, административная верхушка, гауляйторы прилегающих территорий. Созвал генерал и своих лучших асов, которые принесли славу возглавляемым им частям. Хелене Райч ехала в Крым без особого удовольствия. Ей было памятно торжество в Ливадии по поводу захвата полуострова. После взятия Севастополя, в котором осталось шесть домов, немецкое командование праздновало победу в старинном дворце русских царей на «Лесной поляне», как переводилось с греческого «Ливадия». По рассказу экскурсовода, которого отыскали среди русских, когда-то в этом месте стоял дом, принадлежавший греческому полковнику на русской службе. Князь Потемкин, «собиратель Тавриды», скупил эти земли, с тех пор Ливадия стала местом паломничества русской знати. Командование группы армий «Юг», захватившей Севастополь и весь Крымский полуостров, намеревалось преподнести дворец в подарок фюреру. Во время боев был отдан специальный приказ, запрещающий бомбить и обстреливать Ливадию. Заодно было строжайше указано препятствовать действиям отступающих красных частей, которые вполне могут взорвать дворец. К Ливадии были стянуты почти все саперные части, дислоцировавшиеся в округе. И все-таки не углядели – в самый разгар банкета взорвалась бомба, оставленная большевиками. Осколками срезало верхушку огромного мамонтового дерева перед парадным входом, многих покалечило. Праздник был испорчен, а о подарке фюреру больше никто и не заикался. И вот теперь Алупка. Как бы не повторилось то же самое. Хелене знала достоверно, что множество красноармейцев, которых не успели эвакуировать из Севастополя и других городов Крыма, ушли в горы, образовав отряды мстителей. Они вполне могут устроить еще один подобный сюрприз. Но все-таки короткая передышка – это долгожданный отдых. Все были крайне измотаны напряжением воздушных боев за Сталинград и последовавшего позднее отступлением вермахта, когда истребители вынуждены были вести ожесточенные схватки, сдерживая противника и прикрывая отход. Вместе с Хелене в Алупку были приглашены любимец генерала фон Грайма майор Андрис фон Лауфенберг и капитан Хартман. Последнего командующий впервые включил в число избранных «счастливцев», приближенных к нему, благодаря выдающимся заслугам капитана во время битвы на Волге. Стоял июнь. Празднование дня рождения генерала совпало со второй годовщиной начала русской кампании. Алупка, «лисья нора», чудесное место, где сходятся горы Ай-Петри и Крестовая, очаровала Хелене. Дворец графов Воронцовых, построенный в мавританско-английском стиле, напоминал средневековые замки, а волшебный парк, раскинувшийся на берегу моря, поразили ее воображение. Андрис фон Лауфенберг, наследник богатых германских баронов, смотрел на Алупку зевая – у него дома, в Вестфалии, вероятно, было куда красивее, он привык к роскошным интерьерам. Но Хелене, дочери бедного кайзеровского офицера, не так уж часто доводилось бывать в царских покоях. Детство ее прошло в бедности, даже в нищете. Как ни странно, но возможность увидеть прекрасное принесла ей война. Только благодаря своей службе и участию в операциях вермахта она побывала в Париже, Праге, увидела чудесные дворцы и парки Вены. То, что было недоступно бедности, беспрекословно открывалось перед силой.
Во время ужина в парадной столовой замка Хелене сидела по правую руку от фон Грайма, надменная, сдержанная, затянутая в парадный мундир, при орденах, изысканно причесанная – единственная женщина среди присутствовавших. Когда на ажурном балкончике для музыкантов появились оркестранты и полились волнующие звуки штраусовских мелодий, генерал фон Грайм встал, предлагая Хелене руку.
– Позвольте, фрау Хелене, пригласить вас потанцевать, – церемонно проговорил он. Бесшумно они скользили по начищенному до блеска паркету в свете хрустальных люстр и множества свечей в канделябрах. Чуть позднее появились приглашенные для офицеров дамы, и зал наполнился их щебетаньем и шелестом шелковых одеяний. Вальсируя с фон Граймом, Хелене уголком глаза наблюдала за Эрихом. Он сидел за столом, один, его ближайшие соседи, в том числе и фон Лауфенберг, давно выбрали себе «подруг» и присоединились к танцующим. Эрих пил шампанское и, не скрываясь, непрерывно следил взглядом за Хелене и фон Граймом. Затем, усмехнувшись, встал, огляделся и через весь зал направился к стоявшей с группой штабных офицеров высокой блондинке с соблазнительно-округлыми формами, выгодно подчеркнутыми легким, открытым платьем. Хелене с трудом удержала себя от того, чтобы не вертеть головой, но почувствовала, как беспокойство одолевает ее. Добром явно не кончится. Двадцатилетний капитан-летчик, красивый и элегантный, произвел на блондинку должное впечатление: она оставила своих прежних кавалеров, отдав предпочтение Эриху. Хартман провел ее в самый центр зала, где танцевали Хелене и фон Грайм, не обращая внимания на то, что остальные старались держаться немного поодаль, чтобы не мешать генералу и его знаменитой партнерше. Хартман, видимо, был не настроен деликатничать. Тесно прижимая к себе девушку, он завертел ее по кругу и, прекрасно понимая, что Хелене видит их, не стесняясь, нахально «знакомился» со всеми ее прелестями. Блондинке, как казалось, это нравилось: она заразительно смеялась. Ее не в меру громкий смех вызвал неудовольствие генерала. Фон Грайм поморщился и сердито оглянулся на Хартмана. Тот сделал вид, что не заметил. Улыбаясь и сохраняя внешне полное равнодушие, Хелене злилась про себя: ее обуревала ревность, кроме того, она считала весьма
