мы с Соней все лучше понимали друг друга. Когда Тина уговаривала Карела не пить больше или пыталась придать какую-то осмысленность его разбредающимся речам, мы с Соней заговорщически переглядывались. Под конец ей тоже стало тошно от общества Донтов, и она давала мне почувствовать нечто вроде благодарности всякий раз, как я уводил ее танцевать. Нет, Соня была не из тех, кто легко знакомится. Вероятно, она вела себя со мной так непринужденно просто по избалованности, по привычке сразу подчинять себе всех и каждого. Она тащила меня за рукав, куда ей хотелось, заставляла говорить о вещах, суливших случай посмеяться, и вызывающе хохотала в глаза тем из окружающих, кого я касался язвительной насмешкой. Не думаю, чтоб она была так уж хорошо воспитана, как то утверждал Карел.
Когда я провожал Донтов и Соню домой, Карел старался держаться с Тиной позади, будто у них были бог весть какие секреты, только бы оставить нас с Соней наедине. А Соня, немного усталая и сонная, находилась в том перенасыщенном впечатлениями настроении, которому недалеко до разнеженности. Прижимая к себе ее локоток, я говорил с ней тем приглушенным голосом, который так приятно слушать тихой летней ночью, когда, мирные и далекие, сверкают в небе звезды.
У подъезда дома Донт, без конца подмигивая и покашливая, пригласил меня на завтра в гости.
— Приходи обязательно, покажу свою новую картину. Ты ее еще не видел! Хочу знать твое мнение…
Это была ложь. Все, что Донт мог мне показать, было написано им более года назад. Со времени женитьбы он не создал ничего.
Я крепко, по-дружески, пожал Соне руку.
Я шагал домой по пустынным улицам, обдумывая этот вечер. Болтовня Донта все еще звучала в моих ушах, и я старался выловить из нее крупицы мудрости. А они были, эти крупицы, и было их даже больше, чем я мог предположить! Например: жалованье, которое я получал на заводе как инженер, было не бог весть что. Добьюсь ли я вообще когда-либо хорошо оплачиваемого места? Даже если я теперь уеду за границу, приобрету там кучу ценных сведений — всегда из моих знаний, из моего усердия будет извлекать выгоду тот, кто даст мне работу. Где-то далеко, в тумане весьма отдаленного будущего лежит конечная моя цель: стать самостоятельным. Между нынешним днем и' этим будущим — бесконечная вереница дней, заполненных тяжелым трудом. Что, если одним удачным скачком перенестись над всем этим, завоевать заслуженную награду более простым и куда более приятным способом?
«Инженер Петр Швайцар» звучит неплохо, но «зять Хайна» — гораздо лучше. А если еще — «владелец предприятия Хайна»?.. Нет, было бы несправедливо так вот, с маху, отмести идеи Донта. Тут бесспорно подвертывается редкостный случай. Жениться я все равно собираюсь, раньше или позже. Удачный брак, украшенный благосостоянием, входит в мои планы. Зачем же колебаться? О чем раздумывать? Соня хорошенькая. Правда, она немного взбалмошна, избалована, но в конце концов это неважно. Что же теперь нужно? А вот что: выработать разумный, хладнокровный план. Только, ради бога, никаких чувств, никакой любви! Этот сладкий сироп хорош для того разве, чтобы в нем размокнуть.
Если же действовать осмотрительно, не роняя достоинства, то в случае проигрыша всегда, по крайней мере, найдется способ выкрутиться без ущерба для себя.
В самом деле, не было никаких причин отказываться от попытки добиться успеха у Сони Хайновой. Но первым условием удачного развития событий было — как можно скорее избавиться от всего, что пахло Донтом и его Тиной. В присутствии этой парочки меня на каждом шагу подстерегала опасность, что мои ухаживания станут неприятны Соне.
Когда я на другой день явился к Донтам, мне просто тягостно было слушать, как беззастенчиво превозносит меня Карел. (А не принять его приглашения я не мог, у меня пока не было иной возможности видеться с Соней.) Донт хвастал моей судьбой — судьбой бедного малого. Соню она, видно, заинтересовала, однако нельзя было подносить это снадобье в таких лошадиных дозах, как это делал Карел. Он до того восхвалял мои выдающиеся качества, что это уже стало вызывать недоверие у Сони. Да и в эпизодах моего детства она находила неприятно смешные стороны.
Карел был настолько неделикатен, что предложил нам с Соней погулять вдвоем. Мне ничего не оставалось, как ухватиться за эту дурацкую уловку и применить обстоятельства к собственным целям. Соня хотела, чтоб гулять пошли все, но Донт вдруг сказал, что у него масса работы, а Тина просто-таки вызывающим тоном заявила, что без него не сделает и шагу. Соня явно обиделась, потащила меня за рукав к двери:
— Ну и пойдемте, не видите, они хотят от нас избавиться, мы им мешаем!
Карел хохотал как дурак. Все это было нелепо. Однако, хотя Соня чуть не хлюпала носом от обиды, мне показалось, что она вовсе не прочь выйти со мной.
Первое, что я сделал — еще на лестнице, — это извинился с серьезным и полным достоинства видом. Соня удивленно взглянула на меня. А я, с каменным лицом, сказал, что Карел Донт, женатый всего несколько месяцев, уже превратился в одного из той неприятной разновидности мужчин по названию «супруг», которая сродни старым свахам, готовым весь мир свести в законные пары. Я говорил все это возмущенным и язвительным тоном, для чего мне вовсе не нужно было делать усилий. И я с огорчением признался, что Карел вбил себе в голову женить меня, и вот теперь она, Сопя, стала объектом его неуемной страсти к сватовству. Я уверял Соню (это было, пожалуй, рискованно, но немедленно вызвало нужную мне реакцию), что такая манера знакомиться мне в высшей степени претит и я не такой человек, чтобы столь серьезное дело, как устройство моего брака, поручать постороннему человеку, каким бы добрым он ни был.
— К какой же манере прибегли бы вы? — с плутовским видом спросила Соня, которую начало забавлять то, как развивались события.
— К очень простой, — скромно ответил я. — Если встретится мне девушка, которая почувствует симпатию ко мне, а я — уверенность, что она станет мне доброй подругой, я попрошу ее стать моей женой. Но я не позволю женить себя, как какого-нибудь дурачка.
— Значит, меня вы не выбираете. Н-да, мне это не делает чести! — засмеялась Соня.
— Я так мало знаю вас, — полусерьезно, полушутя возразил я, — что вам показалось бы подозрительным, если б я выбрал вас. Вы, конечно, подумали бы, что я влюбился в состояние вашего отца, которое и сватает мне Донт.
— Какая низость! — возмутилась Соня.
Мы принялись дружно осуждать Донта с его оскорбительными стараниями, и вспоминать все смешное, что было в них, и смеяться. Мы бесцельно бродили по улицам, и тут я без всякого зазрения совести признался, что не люблю Прагу в июньскую жару и что ее пропыленные скверы отнюдь меня не вдохновляют. Соня согласилась со мной. Что бы нам такое предпринять? Я предложил зайти в первый же приличный и по возможности малолюдный ресторанчик, где было бы тихо и прохладно, посидеть, выпить гренадину или разбавленного вина со льдом. Соня признала, что мысль освежиться холодным напитком не лишена привлекательности.
Мы довольно скоро нашли прибежище, какое искали. Не сразу сумели мы попасть в нужный тон, чтобы вернуться к столь притягательной и при этом столь экстравагантной теме. Наконец я снова захватил инициативу, сказав, что прогулка с нею и то, что вот сидим мы и пьем вдвоем — нечто совершенно для меня новое. Пусть она извинит мне эти слова, но я ведь никогда не знал дружбы с женщиной. У меня такое чувство, будто мы с ней — как бы это сказать? — заговорщики. Против чего? Ну, скажем, против глупости, против условностей, против сентиментальности. Соня согласно кивнула. Я отважился пойти дальше.
— Знаете, — с меланхолическим видом сказал я, — до сих нор я был нелюдимом. Не в моем характере ухаживать за девушками. Этого плода я еще не пробовал.
— А вкусно? — опрометчиво спросила она.
— Очень, — ответил я серьезно. — И я бы хотел… Мне бы не хотелось, чтоб у меня слишком скоро отняли этот плод…
— Да кто его у вас отнимает? — кокетливо удивилась она.
Я подсел к ней ближе и заговорил терпеливо, вполголоса:
— Послушайте, мне в самом деле очень хорошо с вами, и я буду вам от души признателен, если вы не прекратите наши дружеские встречи… Но, честное слово, я сам откажусь от них, если нельзя будет осуществлять их иначе, как под хранительным крылом Донта. Понимаете? При нем это так гнусно… О, знаю,
