дьявольским копытом взгляд.
Неприглядный был видок у хмыря-пришмандовки.
«Видел бы его Дурандин сейчас, — злорадно подумал председатель, — вряд ли стал орать, как тогда, в ноябре 1991 года: «Я за него ручаюсь, как за самого себя! Мой друг — сверх порядочный и благородный человек!». Потом этот б л а г о р о д н ы й именно Геннадия Ивановича и вышвырнул вон из «Отечества». Ну да ладно…»
Тем временем, в камере явно готовилось очередное представление.
— Говорят, ты молился, Тольша? — невинным голосом спросил п а х а н.
Обреченный не знал, что ответить, только на всякий случай, дрожа от ожидаемой каверзы, робко кивнул.
— Но ведь ты некрещеный! — громовым голосом заорал п а х а н под бурное ликование сокамерников-зэков. — Сейчас мы печальный факт в твоем бытии исправим! Пусть и на том свете, но поможем тебе присягнуть!
Ликование чертей достигло апогея.
— Тащите его к параше! — распорядился п а х а н. — И окунайте, окунайте в тюремную купель!
Станислав Гагарин отвернулся.
— Не потому, что жалко, — мысленно пояснил Агасферу, — Он заслужил это… Попросту неэстетичная картина, вроде как из нынешних спектаклей авангардной волны…
— Согласен с вами, — вслух ответил Фарст Кибел и осведомился у ш и з о и д а: разрешается ли зэкам разыгрывать подобные мизансцены…
— В общем и целом мы обязаны, конечно, пресекать, — пояснил начальник ШИЗО. — Но в практической жизни… Нет, мы не мешаем им веселиться. Знаете ли, черти, забавляясь, пар выпускают. Вот и с этим парнем тоже. Когда доведут его вовсе — в лазарет заберем, подкормим, подлечим. А потом — снова в камеру. Ведь срока у него нет. Он здесь н а в е ч н о. Дьяволы-зэки меняются, а этот грешник останется в камере навсегда.
Окунутого в парашу бывшего соотечественника кое-как обтерли его же рубищем и поставили перед п а х а н о м, который погрузился в раздумье, прикидывая, чем бы еще позабавить камеру.
— Давненько мы не б а л о в а л и с ь, черти, — жутко оскалил плотоядные желтые клыки дьявол- зэк, старший камеры, п а х а н, одним словом. — Делайте этого жопника, сейчас мы его о п у с т и м!
Радостно гогоча, с отвратительными ужимками подталкивая друг друга, черти-заключенные, обитатели штрафного изолятора для служителей геены, сорвали с жалкой ш е с т е р к и остатки той мерзкой рвани, которая служила ему одеждой.
Дьяволам раздеваться не пришлось. Адовы з э к и штанов не носили.
…С тягостным чувством — картина явилась вдруг вовсе неприглядной — Станислав Гагарин покинул комнату отдыха ШИЗО.
— Прошу вас в женский корпус, — любезно предложил Вечный Жид, сочувственно глядя на изменившегося в лице бледного председателя.
— Там вы сможете увидеть развлечения для вашей бывшей любимицы Ирины Савельевой, предметный у р о к для Красниковой, испытания, назначенные Балихиной. Про Калинину мы тоже не забыли. Есть з а н я т и я и для предателей поменьше. Я собрал изящную, коллекцию из тех, кто платил вам злом за добро. Всех носителей зла в вашей жизни собрал. Даже анадырский Стрекозов попался! Помните его, надеюсь?
— Я в с е х помню, — мрачно ответил Станислав Гагарин. — Но экскурсией вашей сыт по горло. И мне наплевать, какую роль вы отвели в аду той же Савельевой. Да простит ее Бог…
— А вы? — тихо спросил Агасфер, внимательно глядя писателю в глаза.
Председатель Товарищества выдержал его вовсе не человеческий, проникающий в душевные глубины взгляд.
— Никогда не делал никому зла, — твердо сказал Станислав Гагарин. — Но и прощения причинившие мне зло н и к о г д а не дождутся!
— Н-да, — хмыкнул Вечный Жид. — Толстовцем вас не назовешь… Но человек вы все-таки добрый… Честно говоря, я думал вы захотите посмотреть, как маются, страдают остальные… Тут ведь и те, кто еще п р и ч и н и т вам зло. Мы их авансом покарали… Но хорошо, пусть будет по-вашему. Возвращаемся на Землю!
IV
За окном лестничной площадки была новогодняя ночь, тусклая лампочка едва освещала их лица, и огонек сигареты красной точкой мерцал в полумраке.
Огонь добрался лишь до середины табачной палочки, и Станислав Гагарин заметил это.
— Недолго же мы отлучались, — сказал он. — И сигареты выкурить не успел…
— Сигарету вы курили в нашем измерении, — пояснил Вечный Жид, — а побывали мы с вами в ином… Понравилось?
— Как сказать, — пожал плечами сочинитель. — Теперь знаю, что их на том свете накажут, и знаю, к а к накажут, но радости от этого никакой… Ведь все равно не забуду вреда, какой они причинили Делу. А если не забуду, то н и к о г д а и не прощу. От того и грустно.
— Грустить в новогоднюю ночь — грех, Станислав Семенович, — улыбнулся Агасфер. — Хватит травить себя никотином! Вернемся к столу…
И партайгеноссе Данте с Вергилием вернулись в квартиру.
— Где вы пропадали? — укоряюще, но мягко улыбаясь, спросила Вера Васильевна наших экскурсантов, не подозревая, конечно, о том, что побывали они в преисподней. — А нас товарищ Сталин анекдотами про Гайдара смешит…
— Анекдоты анекдотами, понимаешь, а дед его места себе в Ином Мире не находит, — сказал вождь. — Это же надо — внук идеалы предал, за которые Аркадий Петрович жизнью, понимаешь, заплатил… Одолел дед Гайдар руководство просьбами: отпустите его на Землю! Голову, говорит, срублю поганцу. Не пустят, конечно. А жаль…
— Давайте налью вам свежего чая, — гостеприимно предложила вождю Вера Васильевна.
По ее тону и по манере, с которой супруга общалась с Иосифом Виссарионовичем, писатель видел, что первое смущение Вера Васильевна одолела, исчезла из ее сознания фантасмагоричность ситуации, и теперь она воспринимала товарища Сталина как вполне естественного гостя, пусть и впервые посетившего их дом, но весьма воспитанного и порядочного человека.
— Спасибо, хозяюшка, — ласково отозвался Отец народов и подвинул блюдце с чашкой. — Чаю выпью с удовольствием, понимаешь… Особенно с таким замечательным вареньем!
Товарищ Сталин говорил о варенье из красной лесной рябины, которую сочинитель каждую осень собирал в окрестностях Власихи, а Вера Васильевна варила из ягод вкусное варенье.
Николай Юсов взял в руки дистанционный выключатель и прошелся по телевизионным каналам. Повсюду к р у п н о пили и произносили пошлые скабрезности, переходящие порой в ч е р н у х у и похабщину.
— О времена, о нравы! — риторически произнес Станислав Гагарин. — Выруби, Коля, сию фуебень с хренотенью… Лучше посидим рядком да поговорим ладком. Для того ведь и собрались за столом.
— Можно мне сказать? — с неким смущением произнесла Вера Васильевна и подняла бокал с нарзаном, глядя при этом на товарища Сталина.
Тот кивнул, улыбнулся и приготовился слушать.
— Говори, говори, мать, — ободрил жену Станислав Гагарин.
Сочинитель был доволен тем, что жена воспринимала явно не простую ситуацию с Вечным Жидом и Вождем всех времен и народов за новогодним столом как должное.
— Нельзя ли вам вернуться к власти, Иосиф Виссарионович? — спросила с утвердительной
